Давай никому не скажем
Шрифт:
Отодвигая ветки, дабы ненароком не угодить себе в глаз, расчистила путь, ступая следом за девчонками в глубь разросшегося за лето кустарника.
Студенты-разгильдяи, типа нас, организовали там что-то вроде курилки: со всех сторон «пятачок» окружали густые кусты, можно было спрятаться там и быть уверенными, что ни с улицы, ни со двора технаря ничего не заметно. Дворники иногда разгоняли собравшуюся там шайку-лейку, но ненадолго — на следующей перемене там снова собиралась молодёжь. Кто-то курил, кто-то списывал, а кто-то даже распивал дешёвое пивко после пар.
— Зачётная новая англичанка, да? — Лосева, опережая всех, заняла свободный пенёк в центре вытоптанного «пятачка». — И молодая такая.
— Ну ничего такая, да, — протянула Минаева, присаживаясь рядом с Веркой, пододвигая ту бедром. — На лицо симпатичная, и фигура ничего, но вы видели, что на ней надето? Это же чистый ужас! Я даже мусор выносить бы в таком не пошла.
— А что не так? Юбка, блузка… — пожала плечами Вера, у которой кофточка была чем-то похожа на Янкину.
— Синтетическая тряпка, а не блузка. И юбка дешёвая, все швы кривые. Про туфли я вообще молчу. С тупым носом! Где она их купила — на блошином рынке? — хохотнула Полина, и девчонки дружно поддержали «удачную» шутку.
Мне было дико неприятно это слушать, хотелось буквально сквозь землю провалиться от стыда за сестру. Взглянула на свои стоптанные кеды, обмахрившиеся по низу джинсы с застиранным пятном на коленке…
Минаева откинула за плечи свои роскошные белокурые волосы и, щёлкнув пластиковой зажигалкой, прикурила сигарету.
Чтобы она понимала! Родилась с золотой ложкой во рту, с детства всё на блюдечке: самые крутые игрушки, тряпки. Отец — капитан дальнего плавания, приезжает два раза в год с мешком денег, мать в городском суде работает, тоже не копейки получает. Полька как сыр в масле катается, и даже не думает о том, что кому-то нужно пол месяца впахивать, чтобы позволить себе такую же сумку, как у неё.
— Слушай, Вероник, эта Яна Альбертовна так на сеструху твою похожа. Её же тоже Яна зовут? — хитро прищурившись, спросила Понкратова Даша.
Ведь знает же наверняка, зачем эти дурацкие наводящие вопросы задавать?! Захотелось втащить Понкратовой.
— Она и есть моя сестра! — гордо задрав подбородок, ошарашила присутствующих я.
— Англичанка твоя сестра? — Минаева выпучила глаза с аккуратно прокрашенными ресницами. — Ну дела. А чего раньше не сказала?
— Ну а что говорить? Я думала, что вы знаете… — отмазалась.
Вспомнила, как буквально только что Полина смеялась над Янкиной одеждой, и так стыдно стало. А ещё больше стыдно за то, что стесняюсь родную сестру, которая на сегодняшний день единственная кормилица в семье.
— А чего это у вас тогда фамилии разные? Она — Иванникова, ты — Боярова? — не унималась Минаева, выдыхая тоненькой струйкой сигаретный дым.
— Может, потому что у нас разные отцы? — огрызнулась я, мечтая втащить и Минаевой тоже.
— Мамка твоя времени даром не теряла, я смотрю, когда только успела, у неё же столько «работы»! — фыркнула Полина, изображая пальцами кавычки.
Ни капли совести! Кулаки сжались сами собой. Драться с ней себе дороже — с Минаевой никто связываться не хочет, поэтому она и позволяет себе всё, что хочет. Но когда-нибудь моя чаша терпения переполнится, и тогда…
— А вы видели, как Набиев на Никину сестру таращился? Думала, зенки выпадут и укатятся куда-нибудь под парту, — засмеялась Лосева, намеренно сменив тему.
— Ничего он не пялился, тебе к окулисту пора, Лосева, — рявкнула Полина и заметно скисла, уткнувшись в расшитый бисером блокнот.
Тема Набиева для неё острая — он единственный, кто посмел не пасть к её ногам. И так она к нему, и сяк — бесполезно. Говорят даже, она в техникум поступила только потому что он туда же пошёл, хотя Минаева этот факт отрицает, утверждая, что просто провалила вступительные в питерский ВУЗ. Впрочем, как и сам Набиев.
Нет, надо отдать должное: флиртовали они напропалую, но дальше обжиманий ничего не заходило. Не знаю, нравился ли он ей действительно, или она хотела заполучить его на зло всем девчонкам в технаре, но его наплевательское отношение к её королевской персоне Минаеву страшно оскорбляло.
Я скисла тоже. Во-первых, потому что для меня стало открытием, что Ян глазел на мою сестру — я сижу впереди него, не видела, куда он там смотрел, а во-вторых, тема Набиева для меня тоже острая. Ведь я как и многие в него тайно и абсолютно безнадёжно влюблена.
Часть 3. Ян
Ян.
С утра день не задался.
Проснулся от рёва отца — орал, будто ему хвост прищемили. Носился по всему дому, причитая, что потерял какие-то важные документы.
Сорвался на мать, мол, это она опять убирала и куда-то засунула.
Мать бегала за ним по всему дому, причитая: «Рома, дорогой, это не я! Правда не я», — теряя следом за собой дольки огурцов, которые опять зачем-то налепила на лицо.
Это её маниакальное желание омолодиться скоро сведёт с ума всю семью!
Вчера отец по ошибке съел полбанки какой-то бурды на сметане, оказалось, это мать маску для лица намешала и охлаждаться в холодильник поставила. Вот батя потом орал из туалета — полчаса сидел, бедолага, на совещание опоздал. А сегодня на огурце поскользнулся, ударил и так больную ногу.
— Твою мать, Нонна, у меня же мениск! — матерился тот, поскуливая и потирая ушибленное колено.
— А я говорила, что эта бронзовая статуэтка здесь ни к чему, только интерьер портит. Снеси её в гараж, — охала мать, помогая подняться страдальцу.
«Помогая» — громко сказано, конечно. В отце сто шестьдесят кило живого веса, а в маме дай Бог пятьдесят вместе с серёжками.
— Я быстрее тебя в гараж снесу! Это подарок Гоги, на наш, кстати, юбилей! — неуклюже поднимаясь, кряхтел глава семьи.