Давай никому не скажем
Шрифт:
— Ромочка, может, тебе сеточку йодовую на колено? — не обиделась мама, поглаживая отца по вспотевшей лысине. — Ну-ну, ну не злись, я же хочу быть у тебя самой молодой и красивой.
— Ты у меня и так самая красивая, птичка моя.
Птичка, рыбка, котик… Не дом, а зоопарк. Интересно, так во всех семьях, или это только моя такая пришибленная?
У матери идея-фикс вернуть молодость, потому что она считает, что у отца любовница. Если честно, верилось в это с трудом — батя вечно пропадает в своей администрации, да и выглядит
Увы, деньги в наше время решают всё. Девчонки как запах купюр чувствуют, так у них сразу волшебным образом притупляются и зрение и совесть. Знаю я таких. Да та же Минаева из группы: через пару лет найдёт себе богатого папика, и будет у него на шее сидеть, ногами болтать. Только и разговоров: деньги, тряпки, побрякушки. Прицепилась ко мне как банный лист — сначала хвостом ходит, а потом, стоит её приобнять, так сразу: «уйди, я не такая», — и сама тут же плечо оголяет.
Что за дебильная стратегия? Неужели она считает, что я поведусь типа на «запретный плод»? Никогда женщин не пойму.
— Ян, выходи, я в школу опаздываю! — град ударов по двери ванной выдернул из раздумий.
— Чего тебе?
— Ты чего там засел? Проблемы с кишечником? Я даже зубы ещё не почистила!
— Иди с нечищеными, всё равно Горшков на тебя не смотрит.
— Ма-ам, Ян снова меня уродиной назвал!
И вот опять — я слова ей плохого не сказал, а она тут же всё перевернула и жаловаться подбежала.
Каринке шестнадцать, а такое чувство, что десять. Чуть что — сразу в слёзы. А мать за неё быстрее заступаться: "у девочки переходный возраст, комплексы, ребёнку поддержка нужна".
Всё с рук ей предки спускают: фотоаппарат разбила — не страшно, велик в парке не пристегнула — угнали — новый купим. Что-то когда я в пятнадцать «Ауди» отца погонять из гаража без спроса взял, так мне такого леща отвесили, никто о трудностях переходного возраста даже не заикнулся. «Ты — мужчина, должен отвечать за свои поступки». Значит, я в пятнадцать уже был мужчиной, а Карина — ещё ребёнок. Интересное кино.
Нет, сестру я люблю, конечно, по-своему, и если что, любому горло за неё перегрызу.
Как-то Горшков — одногрупник мой и первая любовь Карины — решил в шутку её в кино пригласить, и кинуть. Мол, постоять потом за углом, поржать, как она там на морозе топтаться будет. Так я ему так поржал, что навсегда охоту подходить к Каринке отбил. Теперь она вот страдает, что он на неё даже не смотрит. Я ему посмотрю. Малая она ещё. Да и Горшок хоть и мой друг, но тот ещё козёл.
— Янчик, ну зачем сестру обижаешь? — засуетилась у двери мать. — И выходи правда, ребёнок опаздывает.
— Пусть на первом этаже в душ сходит, почему надо ломиться именно сюда? —
Сумасшедший дом.
Пререкаясь с читающей мораль за дверью комнаты матерью, быстро собрался и поспешил в технарь.
С каждым днём коннект с родными давался всё напряжнее. Сплошные придирки и нарекания: отец вечно чем-то недоволен и мать настраивает, сестра вообще разговор отдельный — как только «ребёнок» вступил в пору пубертата совсем тяжело с ней стало.
Находиться дома становилось с каждым днём всё тягостнее, поэтому перспектива повалять дурака на парах даже более прельщала, чем слушать дома проповедь о том, что я стремительно превращаюсь в «позор семьи». И так тот факт, что я не поступил два года назад в Московский ВУЗ, потому что элементарно пошёл своим наперекор, до сих пор не даёт им покоя.
— "Технический колледж! Мой сын — и колледж!" — охала мать, демонстративно держась за сердце.
Да, лучше говёный техникум, чем ВУЗ, который выбрали для меня без моего участия.
У ворот технаря пёстрой стайкой собрались девчонки. Как всегда, стоят, сплетни собирают, шушукаются. Полосатый кот Васька развалился у их ног, наблюдая сквозь прищуренные глаза за резвящимися в лысой клумбе воробьями.
— Зачётная у Минаевой юбка, — присвистнул Стас, пошло ухмыляясь.
Узнаю Горшкова — вот уж у кого сперматоксикоз не проходящий, за кем он только не ухлёстывал: красивая, не очень — ему по-барабану, главное позажиматься, а внешность дело второстепенное.
Взглянул на Минаеву. Юбка и правда зачётная — короткая джинсовая, с какими-то нашивками на карманах. Небось, отдыхала где-нибудь в Турции летом, оттуда и привезла. Ножки у Минаевой тоже отпад — длинные, загорелые.
Вот всё в ней как надо и как нравится: блондинка, глаза голубые, стройная, но вот не то пальто. Не цепляет. Не интересная она. Одна внешность, а внутри пустота.
— Привет, Набиев, ты вчера так быстро убежал, поболтать даже не успели. Я ж соскучилас за каникулы.
Молодец Минаева, прям с места в карьер. Улыбается стоит, зубами сверкает. Может, замутить с ней всё-таки, раз сама так настойчиво себя предлагает?
— Убежал, дела были, первостепенной важности.
— Важнее, чем я? — голову на бок склонила, и в глаза смотрит, напрашивается.
— Представь себе.
Красивая, зараза. Может, произошло чудо, и она за лето ума набралась?
— Пойдём в класс, урок скоро, — нахмурив брови буркнула Боярова Ника.
Я сразу её и не заметил. Актриса печального образа. Вечно стоит, глаза выпучит, и смотрит так пристально. Так и хочется сказать: ну улыбнись ты, Боярова, блин. Что ты вечно кислая ходишь? Вроде не страшная, всё при ней, но как нацепит тряпки свои безразмерные и грузится, грузится… Застрелиться хочется рядом с ней.