Давай встретимся в Глазго. Астроном верен звездам
Шрифт:
— А чего же торопиться, Ляля? Как-то даже смешно — бежать из Ленинграда.
— Не валяй дурака. Кому ты здесь нужна с грудным ребенком? Надо ехать.
Тася пробовала спорить. Здесь дом, родители… И потом, гитлеровцев уже остановили… Ведь ни разу ни один их самолет не прорвался к Ленинграду. Скажешь, не доказательство?
— Неважные мы с тобой, Тася, стратеги. Хотим видеть всё лучше, чем есть на самом деле! Конечно, в случае чего Ленинград будет стоять до конца. Но зачем увеличивать число напрасных жертв?..
— О чем ты?
— О
Уже уступая напору подруги, Тася сказала:
— Но ведь, чтобы ехать, нужны деньги и посадочные талоны, а у меня их пока нет.
— Об этом не беспокойся. Я достану.
И на другой же день принесла деньги и посадочные талоны, без которых, оказывается, из Ленинграда невозможно уехать.
Но тут «взбунтовалось» старшее поколение.
Ну, добро бы отец. Ему, оказывается, заводское начальство предложило уехать, но он наотрез отказался. Между тем осунулся, еще больше похудел и, возвращаясь с завода, едва тянул ноги.
— Папа, ты не выдержишь, — говорила Тася. — Поедем с нами. Все вместе.
— Выдержу, Тасюта. Мы, старики, скрипим, но не сдаемся. Молодые ушли на фронт. Кому же, как не нам, достраивать суда?
— Да зачем же их сейчас достраивать? Пусть себе стоят на стапелях и дожидаются лучших времен.
— Выросла на Черном море, а ничего не смыслишь! Ведь на плаву корабли менее уязвимы. Могут маневрировать, избегая бомбовых ударов. Вот я таким способом и буду воевать с германцами.
Александра Ивановна, конечно, и слышать не хотела о том, чтобы оставить Алешеньку бобылем.
— Обойдетесь без меня, — сказала она Тасе. — Ты, Лиля, Софья Александровна… Более чем достаточно на троих девочек.
Но забастовала и свекровь.
— Никуда я, Тася-матушка, из Питера не поеду. Да и для чего вам такая обуза! Нет уж, вы поезжайте, а меня не трогайте. Переберусь к себе на Мойку, там и помру.
Тася рассердилась по-настоящему.
— А что мне сын ваш скажет? Не уберегла мать! И вам не стыдно? Нельзя же такой эгоисткой быть: нам с Лилей и работать, и за детьми смотреть, а вы, как медведица, — на спячку. — И прикрикнула: — Немедленно отправляйтесь домой и отберите самое необходимое. Завтра уезжаем.
Права была Оля: на Московском вокзале — светопреставление. Без посадочных талонов сесть в поезд невозможно. Носятся взмыленные, груженные, как верблюды, носильщики.
Чудом втиснулись в дачный вагон с короткими, только для сидения, скамьями. На всех семерых досталась одна скамья. На нее и устроили девочек, вложив их, как ложки, одну в другую. Софья Александровна сидела на тюке возле окна, ну а Тася и Лиля больше стояли, а когда ноги набухали усталостью, по очереди присаживались на край скамейки.
Из Ленинграда поезд тронулся только поздно вечером и заколесил какими-то неведомыми кружными путями, и не к Пензе, а к Рыбинску.
До Рыбинска тащились более двух суток, а там пришлось нанимать носильщика с тачкой и чуть не через весь город добираться до пристани. Предстояло продолжить и так затянувшееся путешествие волжскими просторами, на пароходе. Впрочем, только до Сызрани, а оттуда до Пензы — опять поездом.
И вот словно бы гигантский пляж открылся перед Тасей. На сотни метров вправо и влево от пристани тысячи людей дожидались посадки. Под множеством ног поскрипывала и громыхала галька, возле самого берега тревожно кричали чайки, а на водной глади теснились в несколько рядов теплоходы — белые, вытянутые, чем-то напоминающие гоночные автомобили, старые колесные тихоходы, баржи, буксиры.
Устроились невдалеке от пирса и наши путешественники. Раскинули табор, разложили тюки, поили и кормили ребят.
Тася и Лиля по очереди ходили в разведку: когда будут продавать билеты на их пароход? А какой он их, никто, понятно, не знал.
Софья Александровна блюла девочек. У всех трех побаливали животы.
В киосках продавалась какая-то снедь, но видит око… завиваются немыслимые хвосты.
Из очередной разведки вернулась Тася:
— На пристани ресторан. Работает, и никакой очереди. Пойдем посмотрим.
Лиля недоверчиво встала, поправила волосы:
— Пойдем, но, наверное, у них уже ничего нет.
И ошиблась! За столиками, покрытыми накрахмаленными до блеска скатертями, в сверкании стекла и металла лежали художественно оформленные меню с перечнем самых разнообразных блюд, преимущественно рыбных. Выбрали столик возле окна и, как редчайшую инкунабулу, стали рассматривать меню. «Уха со стерлядью кольчиками». «Стерлядь паровая». «Расстегаи с визигой». «Рыбная солянка из осетрины»…
— Быть не может, — вздохнула Лиля, откладывая меню. — Наверно, еще с довоенных времен осталось.
Подошел пожилой официант, честь честью — в смокинге и при бабочке.
— Что желаете?
— Мы желаем уху со стерлядью, и чтоб непременно кольчиками, — смеясь сказала Тася, уверенная, что стучится в невозможное.
— Фирменное блюдо. Только кольчиками и приготавливается. Две порции позволите? — Официант сказал это совершенно бесстрастно, держа наготове блокнот и карандаш.
— С ума сойти! Закажем, Лилька, уху?
— Дорого, пожалуй…
— Да чего там! Может, в последний раз…
— А на второе что выбрали?
— Расстегаи, если есть. Мы их с собой возьмем.
И ровно через пятнадцать минут перед ними стояли никелированные мисочки с дымящейся ухой. И в янтарной жиже, точно свернувшись для сна, возлежали остромордые, в хрящеватых наростах рыбины вполне приличных размеров.
— Ух, вот так вкуснотища! — воскликнула Лиля.
— Не напоминает ли тебе всё это пир во время чумы? — задумчиво спросила Тася. Взгляд ее рассеянно блуждал по малолюдному ресторану, где всё еще было так, как должно было быть. Белизна скатертей и салфеток, исходящие ароматным паром судки в проворных руках официантов и даже ведерко со льдом, из которого торчал ствол бутылки с шампанским. Кому это вздумалось пить шампанское?