Давайте напишем что-нибудь
Шрифт:
– Для меня все женщины притягательны, – смутился тот. – Я бабник.
Марта вздохнула и заломила ему руки. Номер 17 жалобно вскрикнул.
– Я имею в виду духовно! – жестко уточнила Марта. – Притягательна ли она для Вас духовно – не как объект низкого вожделения, а как образ?
– Образ… кого? – растерялся номер 17.
– Вечной Жены! – почти уже кричала Марта.
Номер 17 посмотрел на нее с ужасом:
– Вечной Жены? – На лбу его выступила испарина. – Да никогда, Вы что –
– Причем тут брак? – опешила Марта. – Слово «жена» употребляется тут совсем в другом смысле!
– У слова «жена» только один смысл, – заупрямились банковские воротилы. – Причем смысл этот ужасен.
– Стало быть, вот где собака зарыта! – рассмеялась Марта и, извинившись за избыточную образность, добавила: – Просто Вы тут женоненавистники все!.. Но что такое мир, если в нем нет женского начала?
– Вы так потому говорите, что сами женщина… – протянул номер 34.
– Я… – задумалась Марта и резко повернулась в сторону Редингота. – Редингот, как, по-вашему, я женщина?
Редингот вздрогнул: к роли эксперта в этой области он был явно не готов.
– Женщина ли Вы, Марта? – вслух размышлял он. – Непростой вопрос.
– Потому-то я его и задаю, – объяснила Марта. – Мне самой никогда не приходило в голову рассматривать себя под этим углом зрения. Вот Вы ведь мужчина, я так понимаю? – И Марта зарделась.
Редингот тоже смутился, словно его уличили в чем-то постыдном. Помедлив, он собрал все свои силы и мужественно произнес:
– Я твердо знаю, что я не женщина, – но вот что касается того, мужчина ли я… Видимо, этот вопрос неуместен, как и вопрос о том, женщина ли Вы, Марта. Вы определенно не мужчина – и довольно с Вас.
– Почему же, интересно, этот вопрос неуместен? – спросил номер 157.
– Потому что в жизни не так уж много ситуаций, когда ответ на него насущно необходим, – нехотя отозвался Редингот. – Вот представьте себе, что Вы завтракаете… – важно ли в данном случае, мужчина Вы или женщина? Или принимаете ванну, или пылесосите комнату, или заводите часы, или кормите собаку, или сажаете цветы, или зажигаете свечу, или затачиваете карандаш, или включаете отопление, или засыпаете, или вспоминаете, или… А вот случаев, когда женщина Вы или мужчина имеет принципиальное значение, раз-два и обчелся! – Тут Редингот почему-то с грустью посмотрел на Марту и заключил: – Таких случаев на страницах этого художественного произведения у нас еще не было… Данный случай тоже не тот. Стало быть, вопрос, поставленный Вами, дорогая моя Марта, неуместен – или пока неуместен… слава Богу!
Погрузив банковских воротил в только что разверзшуюся перед глазами читателей философскую пропасть, Редингот обнял Марту и сказал:
– И пусть вопрос этот как можно дольше не встает остро… а?
– Пусть! – беспечно отозвалась Марта и вдруг ойкнула: – Ой!
– Что? – тревожно взглянул на нее Редингот. – «Кто-то сидел на брегах Невы?»
О, как он знал Марту!
– Хуже… – тихо сказала она.
Редингот растерялся: ничего хуже, чем «кто-то сидел на брегах Невы», он себе не представлял.
– А мы – мужчины? – невпопад спросили банковские воротилы, наконец озаботившись коллективной своей половой принадлежностью.
– Да погодите вы! – Редингот отмахнулся от бесполых пока особей и взял Марту за локоть. Локоть дрожал.
– Марта, – со всею своею нежностию сказал Редингот, вложив в это слово даже больше себя, чем у него с собой было. – Вы… Вы не пугайте меня.
– Я люблю Его, – спокойным голосом испугала-таки Редингота Марта. – Я знаю теперь, что люблю Его. Он прилетает, как вихрь: задержится ненадолго и – прочь.
– Кто – Он? – спросил Редингот мягче-не-бывает.
– Человек в трусах… Это Он – Он, а не кто-то! – сидел на брегах Невы. Я поняла.
– Я тоже человек в трусах, – безнадежно сказал Редингот, понимая, что не трусы красят человека.
Марта внимательно посмотрела на Редингота:
– Это не Вы… Вы милый и родной, но там – другое. Там… там принципиальный случай: там я женщина, я чувствую.
– Сейчас чувствуете? – впал в панику Редингот.
– Всегда чувствую, – усугубила Марта. – Всегда, когда Он заявляет о себе… как вихрь.
– С каких же пор? – от меры участия в голосе Редингота можно было свихнуться, но Марта не свихнулась.
– Со Змбрафля… Или нет – раньше! С… урны – помните человека в урне, того, который не видел моей шубы? А потом, в Змбрафле, тот же человек вошел в зал заседаний и выбрал Северный полюс? Ни возле урны, ни в зале заседаний я не знала, что это был Он. Я только сию секунду поняла это… Потому что женщиной я почувствовала себя именно тогда…
– В зале заседаний?
– Нет, возле урны!
– Как это ощущается? – осторожно осведомился Редингот, вспомнив наконец неказистого человека в трусах и не поняв причин, по которым тот может заставить кого бы то ни было почувствовать себя женщиной.
Марта смутилась:
– Сказать?.. Даже если мне неловко говорить?
– Сказать. – Редингот вдохнул и не выдохнул. – Сказать обязательно, потому что… потому что я милый и родной. – Выдох наконец, слава Богу, состоялся, хотя и сильно запоздал.
– Скажу, – решилась Марта. – Когда чувствуешь себя женщиной, начинает казаться, что… что на тебе трусики в горошек…
– Так у меня не было, – признался Редингот. – Впрочем, я и без того знал, что я не женщина.
Банковские воротилы дружно вскочили со своих мест, спустили штаны и придирчиво оглядели себя и друг друга. Когда они опять надели штаны, вид у большей, чем половина, половины был самоуверенный и наглый, в то время как меньшая, чем половина, половина стремительно выбросилась в окно и без единого слова утонула в волнах, качавших «Поплавок». Так эмпирическим путем было установлено, что, если что-то и отличает банковских воротил друг от друга, то это – нижнее белье.