Давид и Голиаф. Как аутсайдеры побеждают фаворитов
Шрифт:
С тех пор тема трудного детства и потери родителей с завидной регулярностью поднимается в научной литературе. В работе психолога Дина Саймонтона, к примеру, можно найти увлекательный отрывок, в котором он пытается разобраться, почему так много одаренных детей не в состоянии реализовать заложенный в них потенциал. Одной из причин, делает он вывод, является «унаследованное избыточное количество психологического здоровья». Дети, не оправдавшие ожиданий, «слишком послушны, податливы и лишены воображения, чтобы совершить прорыв с помощью той или иной революционной идеи». «Одаренные дети и вундеркинды с наибольшей вероятностью вырастают в условиях семейной поддержки. Гении же, напротив, вырастают в более суровой среде» – пишет Саймонтон.
Я понимаю, из подобных исследований можно сделать вывод, будто остаться без родителей это благо. «Люди постоянно надо мной подшучивали: “Хочешь сказать, мне было бы лучше, останься я сиротой или убей я своего отца?” – говорил Айзенштадт. – Идея о том, что можно преуспеть без родителей, пугает, поскольку традиционно считается, что родители служат нам всяческой опорой. Родители – важная часть нашей жизни». И это, подчеркивает Айзенштадт, бесспорно. Родители – важная часть нашей жизни. Потерять отца или мать – самая
29
Браун предварил свою работу раздирающими душу строками из Вордсворта, чья мать умерла, когда ему было восемь:
Та, кто был сердцемИ средоточием нашего познания и нашей любви,Оставила нас в одиночестве,Сгрудившимися друг подле друга.Доказательства, представленные Айзенштадтом, Иремонгер и другими, однако, указывали и на то, что ребенок, потерявший отца или мать, может стать тем, кого мы назвали «непострадавший». Твой отец покончил жизнь самоубийством, и твое детство прошло в таких невыразимых страданиях, что ты задвинул его в самые дальние уголки памяти, и тем не менее даже в таком случае из тебя может получиться что-то путное. «Это не аргумент в пользу сиротства и утраты близких, – пишет Браун, – но существование выдающихся сирот подтверждает, что в определенных обстоятельствах положительное качество может возникнуть в силу необходимости» [30] .
30
Или, как гласит известная фраза английского эссеиста Томаса Де Квинси: «Осиротеть в раннем возрасте является или не является, в соответствии с природой человека, преимуществом».
Придя в 1955 году в Национальный онкологический институт, Джей Фрайрайх познакомился с Гордоном Забродом, руководителем отделения по лечению раковых заболеваний. Заброд закрепил его за детской палатой с больными лейкемией на втором этаже главного здания больницы в центре кампуса [31] .
В те времена детская лейкемия была одной из самых страшных разновидностей рака. Она развивалась совершенно неожиданно. У маленького ребенка поднималась температура, и она держалась длительное время. Малыша мучили ужасные непрекращающиеся головные боли, за которыми по мере ослабления детского организма одна за другой развивались инфекции. Затем открывалось кровотечение.
31
Если вам интересен научный контекст борьбы с лейкемией, нет лучшего источника, чем книга Пулитцеровского лауреата Сиддхартха Мукерджи «Царь всех болезней. Биография рака» (The Emperor of All Maladies: A Biography of Cancer). В ней целая глава посвящена войне против лейкемии. Ее стоит прочитать.
«Доктор Заброд заходил раз в неделю проверить, как мы справляемся, – вспоминает Фрайрайх. – Однажды он сказал мне: “Фрайрайх, это место как скотобойня. Здесь повсюду кровь. И мы должны ее вычистить!” Точное определение. У детишек кровь была в стуле, в моче – это самое худшее. Она текла из ушей, из кожи. В крови было абсолютно все. Медсестры приходили утром на работу в белых халатах, а уходили все перепачканные кровью».
При внутреннем кровотечении, сопровождавшемся невообразимыми болями, кровь наполняла печень и селезенку. Дети вертелись в кроватях и получали ужасные синяки. Даже кровотечение из носа могло привести к летальному исходу. Вы зажимали ребенку нос и клали на него лед. Никакого эффекта. Заталкивали в нос марлю. Никакого эффекта. Вы звали отоларинголога, который проталкивал марлю через рот и закрывал ею носовые ходы изнутри. Это делалось для того, чтобы оказать давление на кровеносные сосуды изнутри носовой полости. Можете представить, какую боль при этом испытывал маленький пациент. К тому же этот метод редко давал положительный результат; стоило вынуть марлю, как кровотечение возобновлялось. Перед вторым этажом стояла одна цель – найти лекарство от лейкемии. Однако остановить кровотечение было так тяжело, что большинство детей умирало еще до того, как кто-нибудь мог придумать, как им помочь.
«Девяносто процентов поступивших в больницу детей умирали через шесть недель, – уточняет Фрайрайх. – Просто истекали кровью. Если у вас идет кровь ртом и носом, вы не можете есть. И перестаете есть. Пытаетесь пить. Давитесь. Вас рвет. От крови в стуле начинается диарея. И вы умираете от голода. Или на фоне инфекции развивается пневмония, затем высокая температура, затем судороги, а затем…» Он так и не закончил предложение.
На этаже с лейкемией врачи долго не задерживались. Слишком тяжелая была работа. «Ты приходил в семь утра, – вспоминает врач, работавший на втором этаже в те годы. – А уходил в девять вечера. Делать приходилось абсолютно все. Каждый день я возвращался домой совершенно вымотанный психологически. Я начал коллекционировать марки. В десять часов вечера я садился их разбирать, потому что только так мог отвлечься от работы. Родители боялись. В детские палаты никто даже не заходил. Они стояли у дверей. Никто не хотел там работать. В тот год у меня умерло 70 детей. Самый настоящий кошмар» [32] .
32
В 1960-е годы дочь писателя Питера Де Вриса умерла от лейкемии. Свои воспоминания он описал в душераздирающем романе под названием «Кровь ягненка» (The Blood of the Lamb). Де Врис пишет:
Мы вернулись в детский корпус, и застали там уже знакомую сцену: матери подле умирающих детей, маска сострадания, «избиение младенцев». Одноногая девочка нетвердо переступает с помощью костылей по коридору, ловко поддерживаемая медсестрами. Сквозь стекло закрытой двери видно сидящего на кровати мальчика, кровь сочится отовсюду на его голове; у стены в ожидании примостился священник, готовый приблизиться в случае необходимости. В следующей палате мальчик лет пяти получал инъекции метотрексата в череп или, скорее, наблюдал, как группа техников с озабоченными лицами собралась вокруг отказавшего аппарата. В следующей малыш смотрел телевизор, по которому показывали телевикторину… Среди родителей и детей, льнувших друг к другу в кошмаре затянувшегося прощания, бродили сердобольные вампиры из Лаборатории, высасывающие образцы из костей и вен, чтобы узнать, как поживает враг, отметивший каждого из них. Врачи, в своих мясницких халатах, отделявшие конечности, выдавливающие мозг и вырезающие внутренние органы, где обитали демоны, что они думали об этих лучших плодах миллионов часов самоотверженного труда? Они изгоняли преступника из одного органа за другим, из одного сустава за другим, пока не оставалось ничего, на чем они могли оттачивать свое мастерство: мастерство затягивать болезнь.
Но не для Фрайрайха. «Я никогда не впадал в депрессию. Никогда не сидел с родителем, оплакивая умирающего ребенка». Фрайрайх объединился еще с одним исследователем института по имени Том Фрай. Вместе они пришли к выводу, что проблема крылась в недостатке тромбоцитов – неправильной форме клеточных фрагментов, циркулирующих в кровотоке человека. Лейкемия лишала малыша способности вырабатывать тромбоциты, а без них кровь не свертывается. Чересчур радикальная идея. Один из руководителей Фрайрайха в НОИ – всемирно признанный эксперт в области гематологии Джордж Брехер – был настроен скептически. Но, по мнению Фрайрайха, в ходе анализа Брехер неверно подсчитывал количество тромбоцитов. Сам же Фрайрайх, отличавшийся дотошностью, использовал более сложную методику и сосредоточился на малейших изменениях в количестве тромбоцитов на самых низких уровнях. Для него закономерность была очевидной: чем ниже число тромбоцитов, тем сильнее кровотечение. Дети нуждались в постоянном вливании новых тромбоцитов в огромных дозах.
Банк крови НОИ отказывал Фрайрайху в свежей крови для переливаний. Это было против правил. Фрайрайх стучал кулаками по столу и кричал: «Вы собираетесь убить этих людей!» «Такими словами нельзя бросаться направо и налево, – говорит Дик Силвер, коллега Фрайрайха по НОИ. – Джею было все равно».
Фрайрайх не стал сидеть сложа руки и начал искать доноров крови. Отец одного из его пациентов, священник, привел с собой 20 прихожан. В середине 1950-х годов при переливании крови стандартно использовались стальные иголки, резиновые трубки и стеклянные бутылки. Но оказалось, что тромбоциты приклеиваются к этим поверхностям. Тогда Фрайрайх переключился на совершенно новую технологию: иглы с силиконовым покрытием и пластиковые мешки. Мешки прозвали «сосисками». Они имели огромные размеры. «Они были вот такие здоровые, – Винс Девита, коллега Фрайрайха в те годы, широко разводит руки в стороны. – А ребенок вот такой маленький. – Он сводит руки намного ближе. – Все равно что поливать цветок в горшке из пожарного рукава. Если в чем-то ошибиться, у ребенка могла случиться остановка сердца. Главным врачом НОИ был в те годы доктор Берлин. Увидев “сосиску”, он сказал Джею: “Ты сошел с ума”. И предупредил, что уволит его, если тот будет продолжать переливания тромбоцитов». Фрайрайх проигнорировал его слова. «Джей – это Джей, – продолжает Девита. – Он собирался уволиться, если у него не получится остановить кровотечение». Кровотечение удалось остановить.
Откуда Фрайрайх черпал мужество? У него такой устрашающий и внушительный вид, что кажется, будто из материнской утробы он вылез уже с крепко сжатыми кулаками. Но согласно теории Маккерди о едва уцелевших и не пострадавших мужество приобретается в определенных обстоятельствах.
Давайте еще раз вспомним, что Маккерди писал о бомбардировках Лондона:
Все мы не просто подвержены страху, мы также предрасположены бояться страха, и преодоление страха вызывает возбуждение… Когда мы боимся запаниковать из-за налета авиации, то после самого налета демонстрируем окружающим внешнее спокойствие, мы находимся в безопасности, контраст между прежними мрачными предчувствиями и испытываемыми в настоящий момент облегчением и ощущением безопасности культивирует уверенность, которая и есть проявление храбрости.
Начнем с первого предложения: «Все мы не просто подвержены страху, мы также предрасположены бояться страха». Поскольку ранее в Англии никого не бомбили, лондонцы опасались самого худшего. Их пугал прогноз относительно их ощущений от бомбежки [33] . Затем немецкие бомбы градом сыпались в течение многих месяцев, и миллионы не пострадавших, которые полагали, что будут до смерти напуганы бомбардировками, осознали, что их страхи преувеличены. Они живы и здоровы. И что случилось потом? «Преодоление страха вызывает возбуждение». И наконец: «контраст между прежними мрачными предчувствиями и испытываемыми в настоящий момент облегчением и ощущением безопасности культивирует уверенность, которая и есть проявление храбрости». Мужество не дается нам от рождения; оно не делает нас храбрыми в суровые времена. Вы взращиваете в себе мужество, пройдя суровые испытания и обнаружив, что они, в конце концов, не такие уж и суровые. Понимаете теперь, в чем катастрофическая ошибка, допущенная немцами? Они бомбили Лондон, пребывая в уверенности, будто физические и душевные травмы, нанесенные бомбежкой, лишат британцев мужества. Но бомбардировки привели к обратному результату: они наполнили город не пострадавшими, демонстрировавшими невиданное доселе мужество. Немцам было бы лучше вообще не бомбить Лондон.
33
Предположение относительно собственных эмоций в той или иной будущей ситуации называется «аффективное прогнозирование», и все свидетельства указывают на то, что мы большие любители аффективно прогнозировать. Психолог Стэнли Рэчман, к примеру, показывал змею группе людей, до ужаса боявшихся змей. Или заставлял людей, страдающих клаустрофобией, стоять в узком металлическом ящике. В результате он выяснил, что реальные ощущения от пугавшего объекта оказались менее ужасными, чем человеку заранее представлялось.