Дай мне развод
Шрифт:
А других причин я просто не видела…тогда.
Примерно через неделю после моего громкого заявления, я убедила себя, что все действительно нормально. Меня никто не преследовал, не пытался связаться и отговорить, также не было никаких волнений в прессе, но это еще ладно. Они, скорее всего, просто не придумали, как им действовать дальше, и я хранила радиомолчание в ответ, чтобы не провоцировать никого.
Вообще никуда не выходила, чтобы никого не провоцировать.
Если честно, это время я использовала с пользой для себя:
Так вот, после такого трипа и всех разумных аргументов, мне показалось, что я могу поехать и забрать свои вещи. Дед был против. Он все бубнил, что не надо мне одной ехать, бла-бла-бла, а я это все как «бла-бла-бла» и воспринимала. Спойлер: идея оказалась действительно глупее не придумаешь, даже несмотря на то, что я предусмотрела, как мне казалось, все.
Приехала к дому, когда Ильяс уже должен был быть на работе. Походила вокруг, чтобы убедиться, что ни одной из его машин нет поблизости, посмотрела на окна. Темно еще было, а свет везде выключен — отлично. Наконец, набравшись смелости, я зашла в наш подъезд, поздоровалась с консьержем и двинула к лифту.
Волновалась дико. Сердечко стучало, ручки тряслись, так что мне не удалось с первого раза попасть ключом в маленькую щелочку, что сузилась еще на пару сотен сантиметров (конечно же нет). Но наконец все препятствия были пройдены, и я попала домой.
Фу. Отплеваться захотелось. Какой же это дом? Пустая, холодная квартира встретила меня колюче и как-то совсем нерадушно. Вдруг стерлось все, что мне в ней так нравилось: и свет, и милые атрибуты дизайна типа подсвечников на камине или моего родного, теплого пледа из овчины, под которым я вечно ежилась одна, пока ждала мужа с работы. Фотографий не было…их и так не было, не считая одной огромной на столе — свадебной, — а сейчас и ее убрали.
С глаз долой, из сердца вон!
А так обидно…мне аж до слез обидно стало, что он действительно просто взял и снес меня, как будто нас никогда и не было. Стер, вычеркнул, удалил из своего пространства…
Я тогда вздохнула тяжело, борясь с новой порцией слез, но они все равно непослушно сорвались с ресниц. Пришлось признать, что развод наш усложнится особенно сильно из-за меня. Если он готов просто отпустить, чувства мои противились этому и упирались. Задевались, так сказать, как свежая рана на коленке.
Но надо. Нет у меня пути назад — надо. Я ведь понимаю, что не вариант, а если и допустить возможность примирения, рано или поздно очередной своей изменой он просто убьет меня, выдернет душу с корнем, и что тогда я делать буду? А если дети появятся? Нет-нет-нет…кошмарный сон наяву слишком большая плата за возможность быть в его тени.
Поэтому я смахнула слезы и решительно направилась на второй этаж. Забирать много в мои планы не входило, только самое дорогое сердцу. Однако там меня ожидал большой-большой сюрприз: моих вещей не было. То есть вообще.
Ладно шмотки, на них плевать по сути, но…
– О нет, нет, нет… - судорожно шептала я, отодвигая ящики
Может. Каждый ящичек был пуст, а там, где лежали фотографии моего детства, на которых я была так счастлива…их не было. Вместо — пустота.
Не может быть…
– Что-то потеряла?
Я резко выпрямилась и, глядя на ненавистного Амаева, который прижался плечом к дверному косяку и ухмылялся зло, готова была его сожрать с потрохами. Но вместо этого тихо прошептала…
– Где они?!
Он знал. Конечно, знал, о чем я его спрашивала…украшения, мишура — мне на все это плевать, но мама? Последняя память о ней? Последняя возможность ее увидеть?! Знал…конечно же, знал… тем страшнее слова, которые полетели в меня дальше:
– На помойке.
Это именно тот удар, который стал последним. Я до сих пор чувствую отголоски предательства, а еще у меня до сих пор болят кулачки, так сильно я его лупила…
Ненавижу!
Тогда мы встретились в последний раз. И последнее, что он мне сказал:
– Это еще цветочки, Дарина.
Ненавижу в квадрате!
Стоит мне вспомнить его наглую морду так близко, когда он схватил меня выше локтей и отстранил от себя. Стоит вспомнить голос — сразу поджигает изнутри! А надо быть спокойной. Надо держать себя в руках.
Сегодня у нас переговоры…по поводу развода. Развода! И я не позволю ему увидеть мое смятение или слезы! Хватит! Он уже увидел достаточно и сделал с горкой, чтобы никогда больше не иметь доступа в мои эмоции!
Да!
Я четко киваю своему отражению в зеркале, подцепляю сумку и выхожу из комнаты. Дедушка сегодня дома. Для него это вообще странно, и я даже недоверчиво кошусь в его сторону, мол, и что ты здесь делаешь? Но потом замечаю теплый, взволнованный взгляд и понимаю: он переживает.
Ради меня остался.
Не скажет, не подойдет, не станет навязываться. Дед просто молча пьет чай, якобы читает газету, разве что неловко вставляет:
– Я сделал сырники. Если ты любишь.
Ка-пец.
Насколько же ему сложно выстраивать отношения на самом деле?!
Мне известно, что бабушка умерла очень давно. Папа как-то рассказывал, что ему тогда дай бог двадцать стукнуло, но дома у старого генерала нет и намека на женщину. Это ведь сразу чувствуется: чисто, как в казарме, а уюта нет. Ну нет его! Точнее не было…
Я, опять же, не хотела наглеть, однако и удержаться тоже не смогла. Купила разных мелочей, наподобие красивых полотенчиков на кухню, милых солонок, цветы…Вот вчера в магазин ходила, а по дороге какая-то бабуля продавала цветы. Не смогла устоять! Ну и как бы вот. Теперь стоят на столе, пышут ароматами, радуют глаз.
Не знаю, нравится ли ему? Он так ничего не сказал (и на перестановки в ванной тоже, где я заменила страшную мыльницу на красивую, порошок купила ароматный, сложила аккуратно полотенца для лица и тела по отдельным стопкам). Может быть, ему некомфортно? Непривычно? Но точно никакого недовольства мои старания не вызывают — он же молчит. А может лучше спросить? Да…спрошу.