Дай погадаю! или Балерина из замка Шарпентьер
Шрифт:
– Подожди, но там же дресс-код, – ахнула я. – И как тебя пускали в сабо в посольство?
– Ты верь, пускали. – Баблосов махнул рукой. – Месяц в туфлях на шпильках, и меня быстро попросили с работы и перестали всюду приглашать. Жена дала развод, и даже квартиру мы разменяли. – Бениамин Маркович, наклонив голову, смотрел на свои потрепанные босоножки. – А затем я очутился на бензоколонке, а потом уже попал сюда...
– Везет тебе, а твоя любовь-рябина знает, что ты развелся?
– А черт ее знает, знает или нет... Я ей не докладывал. – Бениамин Маркович внезапно подскочил и пробежался по
– Как жаль, – пробормотала я, – а давай выпьем за нее?
И мы чокнулись.
– Знаешь, а я ненавижу любовь, – призналась я. – От нее одни слезы и неприятности!
Мы сидели и молчали, больше разговаривать было не о чем.
– Ну, что ты решила насчет работы? – спросил Баблосов. – Хочешь, я спрошу у знакомых и подыщу тебе что-нибудь?
– Давай, – согласилась я, вставая, чтобы уйти. – Ты мой мобильный знаешь? Звони, как только что-нибудь нарисуется, но только диспетчером в публичный дом я не пойду, а то мне предлагали, так вот я против. – И, взяв в руки пакеты, я вышла. Потом вернулась. – Сочувствую, ты держись и не влюбляйся больше, Бениамин, – сказала я, подмигнув.
Баблосов вздохнул.
– Ты тоже осторожнее дорогу переходи, а то тут свадебные кортежи из-за угла вылетают! – напомнил он. – А давай я тебя до дома провожу?
– Да нет, сама, – уронила пакеты я.
Очень мне показалось стремно, что хромой и малорослый Маркович везет меня, пьяную и веселую, к дому, еще соседки увидят, будут потом интересоваться: кто да кто привез на мопеде? Лишнее это... И я решительно помотала головой.
«Не дам испортить себе настроение!» – подумала я.
Баблосов опустил плечи и снова сел, мне даже на секунду стало его жаль, но потом все прошло.
Идти домой не в пример было веселее, молинаро оказалось крепким. Старух Хвалынских в квартире по-прежнему не было, и тут я подумала: «Странно это все-таки...»
Поставив пакеты в угол, я проверила обе закрытые двери, потом села на свою кровать, чтобы подумать, как мне жить дальше, и быстро заснула в обнимку с кошкой.
Большая прогулка по кладбищу
Я проснулась от жуткого ощущения, что все пропало, а я – главная подозреваемая. «Вот только в чем я подозреваемая-то? Неужели в колдовстве?» – Открыв глаза, я отпрянула, потому что на моей подушке лежала рука.
По большому и среднему пальцам я узнала ее, это была рука Чернова Петра Мартыновича.
«Как же Петр Мартынович оказался в моей кровати, ведь у него нет ключа от входной двери!» – возмутилась я, но вдаваться в подробности не стала, а, нежно прижавшись, спросила:
– Петь, снова ты? Давно пришел?
Ответом мне было страстное объятие и встречный вопрос:
– А эти две старые нимфоманки еще не вернулись?
– Знаешь, они никогда так надолго не уходили, Петь. – Я села на кровати, свесив ноги, и посмотрела на часы. – Их нет уже третий день. Где их можно поискать, а? Как считаешь, может, в ФБР позвонить, агенту Малдеру? – глупо пошутила я.
– А зачем? – удивился Петр Мартынович и притянул меня к себе. – Будь умницей, Света.
И нас застигли любовь и страсть.
– Отдыхай
Я кивнула, не переставая думать:
«На кладбище? В психушке? В морге? Или в вытрезвителе?»
– Кто это? – испуганно перебил Петр Мартынович, заглядывая под стол.
– Клеопатра. – Я с усилием вытащила кошку из-под стола за лапу.
Клеопатра, распушившись, выглядела угрожающе.
– Длина почти метр, включая хвост?! – пошутил Петр Мартынович.
Он был в ударе, но мне было отчего-то не до смеха, когда Чернов вытащил из кармана увесистую связку ключей и предложил:
– Знаешь что, я думаю, надо открыть обе комнаты и проверить, что там у них!
Именно в эту секунду я поняла, что со старыми пьянчужками случилось нечто необратимое и срочно надо идти в милицию.
– Слушай, а не заявить ли мне о пропаже старух? Я сегодня же схожу к участковому! – воскликнула я, но Петр Мартынович, улыбнувшись, посоветовал мне этого не делать.
– Ты ведь живешь на птичьих правах у них, – привел он убийственный на первый взгляд аргумент.
«Что в нем особенного, почему я его слушаюсь?» – спросила я себя, покосившись на курившего Петра Мартыновича.
– И все-таки я посмотрел бы, – хмыкнул Чернов, нервно расхаживая по кухне.
– Не лучшая идея, – замахала я руками. – И потом, я не хочу знать...
– Кого – меня? – Петр Мартынович закурил и подошел к окну, смахивая пепел в горшки с бегониями.
Я внезапно разозлилась.
– Не кого, а что! Я не хочу знать чужие тайны, ну их подальше...
– И много ты их знаешь? – Глаза Чернова весело блеснули.
– К счастью, нет, хотя они стали приплывать ко мне последние пару месяцев...
– Что значит приплывать? – Чернов снова сел.
– Почему-то люди думают, что их тайны кому-то нужны! – проворчала я.
– А разве нет?
– Нет. У меня самой очень насыщенная жизнь, и потом, мне интересно счастье. Откуда оно, и как жить, чтобы оно было. А больше меня ничто не интересует! Ну, зачем, скажи, мне чьи-то убогие тайны? Их на хлеб не намажешь, а вот аппетит они могут испортить надолго. Я уже сыта по горло чужими тайнами... И вообще, мне надо принять ванну. – Я решительно встала. – Так ты уходишь или остаешься?
– Нет, – произнес Петр Мартынович, и я не стала уточнять, что он имел в виду.
Когда я вышла из ванны, меня ожидал сюрприз. Я поняла, что в квартире никого нет – Петр Мартынович ушел по-английски. А комнаты сестер Хвалынских были открыты.
– Черт, когда же он успел-то? – рассердилась я, представив, какие именно слова мне предстоит выслушать от сестер, когда они наконец вернутся.
Сначала я заглянула в одну забитую вещами комнату, а потом – в другую, не замешкавшись ни там ни сям... Моим глазам предстал бедлам из накиданных по углам вещей, на подоконниках, как и ожидалось, уже начали увядать бегонии... Догадаться, что в комнатах живут две бывшие балерины, не смог бы и сам Шерлок Холмс. Потому что ни одного пуанта или пыльной балетной пачки я так и не увидала... Мое внимание привлекли лишь часы со стрелками в виде сердец, чрезвычайно дорогие на вид, вот, пожалуй, и все.