Дай умереть другим
Шрифт:
Действительно, как глупо получается, когда восемнадцатилетняя девушка, которая ведет себя на людях как принцесса, в постели годится лишь на то, чтобы учащенно сопеть да жалобно ойкать. Руки-ноги холодные, как ледышки, нижняя губа страдальчески закушена. Много радости от такой партнерши? Станет ли кто-нибудь называть эти мгновения, проведенные с ней, самыми лучшими в своей жизни? Светлана подозревала, что нет. Лично ее секс не заводил, абсолютно. И скрывать это было тем сложнее, чем опытнее мужчины ей попадались.
С тех пор как два года назад люди молодые и не очень начали помаленьку получать доступ к ее телу, сама она ни разу не познала
Сладкие судороги от макушки до пят ее не пронзали. Неописуемое блаженство наступать не спешило. Всякое проникновение чужеродных органов внутрь напоминало Светлане ощущения, которые она испытывала во время визитов к гинекологу, а многие ли находят в них хоть что-нибудь приятное? Что касается Светланы, то нет, нет и еще раз нет.
Тем не менее, как ни парадоксально это звучит, брак с курганским миллионером Зинчуком прельстил ее не только в материальном, но и в физическом плане.
А что? Немолодой дядечка, каждая эрекция которого целое событие, вполне подходящая партия для девушки, мечтающей о богатстве и платонических отношениях с супругом. Так наивно полагала Светлана, когда обдумывала свой будущий брак. Однако на поверку папик оказался ничем не лучше молодых партнеров, с которыми она время от времени ложилась прежде. Напористый, неугомонный, требовательный. Если бы не его состояние, то Светлана вряд ли выдержала бы с ним даже один-единственный месяц, который по какому-то недоразумению зовется в народе медовым. Втайне она мечтала раздобыть снадобье, снижающее мужскую потенцию, и подсыпать его Зинчуку. Это же просто невыносимо, когда законный супруг, годящийся тебе в отцы, ведет себя, как неутомимый жеребец!
Поднимаясь под руку с Зинчуком по ступеням ночного клуба, Светлана покосилась на него из-под полуопущенных ресниц. В черном смокинге с шелковыми лацканами, в белоснежной сорочке с накрахмаленной грудью-пластроном, при безупречной бабочке он выглядел весьма элегантно, привлекая к себе повышенное внимание всех дам. Но ведь это был лишь сияющий фасад, оболочка. Изнанка виделась Светлане совершенно иначе.
Вот Зинчук еще только собирается в клуб, он еще без смокинга, но зато в широковатых брюках с алыми подтяжками. Когда он входит в спальню своей молодой жены, эти подтяжки волочатся за ним по ковру. Удивительное дело, но Зинчук умудряется не наступать на них своими туфлями из мягкой тонкой кожи. Он пересекает комнату и, приблизившись к Светлане, запускает руки в вырез ее вечернего платья, возбужденно похохатывая при этом. Отыскивая пальцами ее соски, просит помочь ему застегнуть жемчужные запонки, сработанные в тон пуговицам на его рубашке. На самом деле Зинчук хочет всегда одного и того же, утром и вечером, трезвый и подвыпивший, веселый и злой. И кончается все тоже одинаково. Платье, которым Светлана так гордилась, безжалостно скомкано и задрано до пупа, прическа нарушена, макияж уже не безупречен. А сверху дышит и двигается, двигается и дышит Зинчук. Если глядеть на его макушку, видно, что волосы на ней совсем реденькие, жидкие. Поэтому Светлана предпочитала пялиться в потолок. Там изображены ангелочки с миленькими такими писюнчиками, крохотными и безобидными. Обладай все ее знакомые мужчины точно такими же, Светлана Кораблева была бы безмерно счастлива.
Но это было не так, природа устроила все иначе, и настроение Светланы после супружеской возни оказалось изрядно подпорченным. По дороге в клуб
Поднявшись по ступеням, Светлана не позволила Зинчуку увлечь себя внутрь, а задержалась на лестничной площадке, разглядывая лакейскую ливрею с аксельбантами и фуражку с дорогим шитьем.
– Ты адмирал, дружок? – спросила она у швейцара.
– Никак нет, – ответил он, хлопая глазами.
– Тогда, может быть, генералиссимус?
– Нет, хе-хе. Всего лишь навсего полковник. Отставной, правда.
– Тогда нечего тут, – тон Светланы начал стремительно повышаться, – из себя полководца корчить! Рассматривает он меня, как на параде!
– Боже упаси! – Швейцар, сообразивший, что юная дамочка остановилась возле него вовсе не для милой болтовни, испугался не на шутку, перестал выпячивать грудь, сделался ниже ростом.
– Он пялился на меня, как на картинку из порнографического журнала, – пожаловалась Светлана мужу. – Так и норовит запустить глаза под платье, козел старый!
Зинчук, который уже сам разменял пятый десяток, с неожиданным проворством подскочил к швейцару и принялся охаживать того ладошкой по мордасам, приговаривая при этом:
– Не сметь!.. Ты кто такой есть, я тебя спрашиваю?.. Чтобы духу твоего здесь больше не было!.. Сгною, сволочь!..
Рукой он орудовал по-кошачьи, коротко, проворно. Уже на третьей секунде экзекуции с головы швейцара слетела фуражка. Отшвырнув ее туфелькой подальше, Светлана почувствовала, как к ней мало-помалу возвращается хорошее расположение духа. Ее походка сделалась непринужденной, шея приобрела грациозный изгиб.
Когда Зинчук ввел Светлану в просторный холл, она уже улыбалась всем своим отражениям в зеркальных стенах. Ей больше не хотелось капризничать, хотя, проходя мимо неправдоподобно зеленой пальмы, она не удержалась от язвительного замечания:
– В столице любой заурядный кабак выглядит импозантнее вашего клуба для миллионеров.
Зинчук, владевший сорока девятью процентами акций заведения, натянуто улыбнулся:
– Чем же тебе здесь не нравится, радость моя?
– Искусственные пальмы – дурной вкус, – заявила Светлана, морща нос.
– Эта пальма настоящая. Между прочим, мне ее один шейх преподнес в подарок, тоже самый настоящий.
– Сказки тысячи и одной ночи!
– Что ты сказала, солнышко? – напрягся Зинчук.
– Да так, – отмахнулась Светлана. – Повидала я этих сказочных принцев с Ближнего Востока, все они одинаковые. Пыжатся, важничают, а у самих, кроме «Роллс-Ройсов», ни гроша за душой. Только пыль в глаза пускать умеют. Дикари дикарями. Бедуины паршивые.
Зинчук довольно засмеялся. Лично он придерживался иной точки зрения, но слышать от жены критику в адрес арабских шейхов ему было приятно.
От этого он как бы сам вырастал в собственных глазах.
Откушали скромно, почти наспех. Расковыряв своего омара, Светлана так и оставила его лежать на блюде. Ей было неуютно в большом банкетном зале, где присутствующих можно было пересчитать по пальцам. Пара расфуфыренных дядечек преклонного возраста, холеная шлюха с совершенно бесцветными глазами, один молодой человек волчьей наружности плюс негр в белом смокинге с розой в петлице. Он восседал за вишневым роялем «Ямаха» на эстраде и наигрывал что-то меланхоличное.