Даже ведьмы умеют плакать
Шрифт:
Я подумала, что бабуля заговаривается, и переспросила:
– Какие такие молнии?
– Да молнии в душе твоей сверкали! В ней что-то происходило – яркое. Неуспокоенность, страсть! Молнии – это эмоции твои. Это любовь твоя. Сначала – к Красавчику, к Нику этому, а потом – к Евгению.
Я, наконец, поняла бабушкины аллегории и спросила:
– Значит, ты хочешь сказать, что, если бы я была холодной, как рыба, – никаких экстрасенсорных способностей у меня бы не появилось?
– Не появилось, – убежденно покачала головой бабушка. – Конечно же, нет.
Мне понравилось ее объяснение, и сейчас, ночью, когда я записываю его и снова обдумываю, оно нравится мне все больше.
– Значит, –
– Наверное, – очень серьезно ответила бабулечка. – И дай тебе бог, Лизочка, чтобы все кончилось. Дай тебе бог.
Потом наш разговор принял другой оборот, и я рассказала бабушке про то, как на меня вчера напал в нашем подъезде мерзавец и как меня спас Женя. Бабулечка только ахала, а потом снова заплакала. Мне пришлось обнять ее за плечи и успокаивать и снова налить ей вина. А потом, когда она пришла в норму, мы с ней заговорили о самом сокровенном: о моем Жене. Я спросила, понравился ли он ей. И она ответила, что он лучше, чем кто-либо из моих прежних парней.
– Он великолепный, – сказала она. – Добрый, простой и умный. И очень любит тебя.
Для меня слова бабушки были как мед по сердцу. Я в самом деле всегда очень прислушивалась к ее мнению.
– Но ты же видела его всего пять минут! – воскликнула я, смеясь. – Как же ты успела его понять?
– Попрошу не забывать, – отвечала она лукаво, но в то же время с необыкновенным достоинством, – что я – сестра ведьмы. И – бабушка ведьмы. Поэтому иногда тоже обладаю способностью видеть людей насквозь.
– Бабулечка, – осторожно спросила я. – А как ты думаешь: то, что между нами… это навсегда?
И бабушка серьезно ответила:
– Все от вас зависит, Лизочка. От вас обоих. – И тут же меня успокоила, добавив: – Думаю, что все-таки навсегда. Если будете беречь свои чувства.
Затем я решила быть совсем уж откровенной и поведала бабушке чужую тайну. То, что беспокоило меня в жизни Жени больше всего: о тех странных вещах, что преследовали его в Москве: сайте «Кукушечка-два», письме о самоубийстве, написанном его собственным почерком…
– Как ты думаешь, бабушка: что это с ним было? И что все это значит?
Бабулечка ничего не ответила на мой вопрос, и тогда я переменила тему. Мы стали мечтать, как будем вместе жить в Вене: гулять по Рингу и Грабену, ходить в Оперу и кататься на фиакре. А потом, когда я уже решила, что мой вопрос о странных событиях в жизни Евгения забыт и остался без ответа, бабушка вдруг спросила:
– А когда с Женечкой все эти непонятности происходили?
Я сразу поняла, что она имеет в виду, и пожала плечами:
– Недавно. В апреле. Точного числа я не знаю.
– То есть примерно в те же самые дни, когда в тебе стали открываться необыкновенные способности, – резюмировала старушка, а потом хитро улыбнулась и проговорила: – А, может, это ты натворила?
Я была поражена до глубины души, чуть бокал из рук не выронила:
– Я??!
– Да, ты. Непроизвольно, конечно. Сама того не желая. И ничего об этом не подозревая.
– Но зачем мне это делать?! Даже нечаянно??!
– Твое внутренне «я», твое подсознание искало с ним встречи, – рассудительно сказала бабушка. – Но ты сама, твой разум не знали про него ничего. Не знали, кто твоя любовь, где она, твоя вторая половинка, как выглядит и что делает. И тогда твоя «ведьминская» натура стала подстраивать с ним встречу…
– Что ты такое говоришь… – пробормотала я.
– Сама посуди: если б у Евгения все было нормально здесь, в Москве, – он не сорвался и не уехал бы в Вену. И твоя подружка Серебрякова не дала бы тебе его фотографию. И ты заочно не влюбилась бы в него.
– То есть ты хочешь сказать, что я вмешалась в его жизнь?
И сама себе его наколдовала?! – пораженная, переспросила я.
– Естественно, – пожала плечами старушка.
Но все равно: во время разговора я не поверила ее объяснению ни на гран. Однако сейчас, ночью, когда я стала обдумывать эту беседу и тысячи других вещей, происшедших со мной в последнее время, я начинаю понимать, что не так уж бабуля и не права. Со мной случилось столько необычайностей, что вполне можно поверить в еще одно чудо. В самом деле: разве я хотела понять разговор индусов в маршрутке? Или увидеть подноготную своего Красавчика? Нет, совсем не хотела. Оно получилось само. Помимо моей воли. Тогда почему не предположить, что мое второе, темное «я», устраивало с Женей дикие шуточки?
Но если так: берегись, Евгений! Только попробуй меня обидеть! Только посмей оскорбить! Превращу тебя в жабу, в соляной столб, в бронзовый памятник! Ты еще пожалеешь, что связался с ведьмой!..
Правда, вскоре мои мысли приобрели другое направление: неужели я все-таки могла – пусть даже неосознанно – причинить зло хорошему человеку? Неужели мое подсознание способно для достижения своих целей травить замечательного парня? Неужели я посмела откалывать такие подлые штучки? Нет, нет и нет! Я не могла в это поверить.
Но раз это не я, мне надо узнать – кто. Узнать – хотя бы даже для того, чтобы оправдать саму себя. Выведать – не для того, чтобы установить справедливость, а чтобы не мучиться угрызениями совести. Особенно в отношении любимого человека.
Глубокая ночь и тишина способствовали сосредоточению. И я взяла фотографию Жени, поцеловала и легла на кровать, а ее положила на грудь. Я закрыла глаза и попыталась настроиться на его волну. Сперва ничего не получалось. В голове проносились ненужные, чужие образы: магнат Макеев с бокалом «Шабли» в руках; Дроздова, что-то выговаривающая мне; Красавчик, идущий по коридору «Сельпроекта»… Эти картинки пролетали в бешеном темпе, одна сменяя другую, словно кто-то внутри меня быстро-быстро переключал телевизионные каналы. И вдруг мелькнуло нужное: Евгений. Он сидит за компьютером в какой-то комнате – я присмотрелась и узнала его квартиру. Я попыталась задержать это изображение. Я видела его милые глаза, устремленные на экран монитора. Я мысленно приказала себе: проникни в него! Почувствуй и недоумение, и горечь, и страх. Почувствуй все, что испытывал он тогда – в те дни, когда странное атаковало его. Не знаю как, но мне, кажется, удалось настроиться на его волну. В голове начали проноситься фразы: «Вам осталось жить-поживать… Ваша кредитная карточка заблокирована… Судьба распорядилась именно так, и я чувствую приближение неминуемой смерти…» Кажется, я вошла в образ. Я, словно актер, перевоплощалась в него и чувствовала то, что он чувствовал тогда: его недоумение, непонимание, испуг. Все, что было вокруг меня – моя комната, гардины, люстра, стол, – стало исчезать. Перед глазами полетели образы людей – будто увиденные глазами Жени: кассирша в супермаркете… румяный гаишник… парень по имени Андрюха, похлопывающий его по плечу… И вдруг все их сменило лицо женщины: остренький носик, очки, маленькие глазки. Я почувствовала, как от этой женщины, не знакомой мне, исходят волны злобы и отчаяния. Она сидит за компьютером, барабанит по клавишам. По монитору плывут символы-операторы какого-то языка программирования. И в тот же момент в моем мозгу будто отпечатывается: женщина за компьютером – жена Евгения Боголюбова. Она его давно разлюбила, но чувствует по отношению к нему досаду, и злость, и желание за что-то отомстить…