Дед Илья и внук Илья
Шрифт:
И дедушка Матвеюшка сразу подхватил своим тонким, задиристым голосом:
— И что выдумала? Оба — мастера, на них рядом поглядеть любо-дорого! Друг дружку плечом подопрут — так гору сдвинут. Богатыри! Право слово, богатыри! — И тут дедушка Матвеюшка подбежал к комоду, взял бабы Танину подкову и положил на стол перед дедом Ильёй. — Уважь, друг! — попросил он. — Покажи им, молодым, что не перевелась наша стариковская сила!
— Не тронь подкову, она ж у меня памятная! — взмолилась баба Таня.
Но Илюша тоже стал кричать:
— Уважь! Уважь! — Он догадался, о чём просит дедушка Матвеюшка.
И
— Уважь!
Дед Илья, усмехаясь, покачивал подкову на раскрытой ладони, когда заговорил Платов Второй.
— Верно, мама, — сказал он. — Нам с отцом сталкиваться нельзя. Нам надо опираться друг на друга. Я на отца крепко надеюсь.
Илюша увидал, как в ответ тёплым, радостным огоньком засветился дедов взгляд.
— Спасибо, сынок, — ответил дед. — Можешь на меня надеяться. Мы с бригадой тебя не подведём.
Но разве батя не расслышал дедовых добрых слов?
— Главное, отец, чтоб напрямик и безо всяких обид, — продолжал он. — Я уверен, мы с тобой друг друга поймём.
Почему дед Илья вдруг перестал улыбаться? Почему так тревожно глянул на батю?
— Какие могут быть обиды? Нам с тобой вместе строить, — произнёс он негромко, не спуская насторожённого взгляда с сына.
Илюше показалось, что дед будто прислушивается к словам, которых батя ещё не сказал.
И вот батя положил на скатерть свои крепкие смуглые руки, опёрся на ладони, но не встал. Он раздельно и твёрдо сказал эти слова:
— Хорошо, отец. Не станем откладывать трудного разговора. Днём раньше, днём позже, а сказать это нужно. Дело в том, что Новый город мы не будем строить из кирпича.
Илюша удивился: а из чего же тогда дед Илья выстроит Дом культуры, и ясли, и жилые корпуса?
И почему вдруг стало так тихо за столом?
Он поглядел на деда и испугался. Разом потемнело, угасло дедово лицо. Как будто отшумел праздник в большом доме и в окнах притушили огни.
— Та-ак… — промолвил дед глухо. Он переводил дыхание, словно взбирался на гору и вдруг устал. — Та-ак. Из чего ж собираешься, начальник, строить жильё для рабочих людей? Может, деревянные бараки будешь сколачивать? Или землянки в землю вроешь? — Слова дед ворочал тяжело, будто камни.
Батя тоже, видно, заметил, что деду трудно. Однако он сказал твёрдо:
— Нет. Хватит нашим людям ютиться в бараках. Но и строить по старинке, по камешку, по кирпичику, тоже не будем. Нынче дома собирают, как машины, из готовых частей…
— Грамотный. Читывал, — резко ответил дед Илья.
А Илюша сразу вспомнил газету и огромные краны на фотографии: один тащил вверх готовый простенок, другой — целую стену с окошками и дверью.
— Даже детям понятно, насколько это быстрей и выгодней! — горячо говорил батя. — Кран поставит несколько этих камней-блоков, и стена готова! А сколько нужно твоих кирпичей, сколько труда и времени твоей бригаде, чтоб эту стену сложить? Даже самым лучшим, скоростным способом…
Перегнувшись через стол, батя заглядывал деду в лицо блестящими, настойчивыми глазами:
— А работа-то какая весёлая! Краны тащат вверх готовые ванные комнаты, в них уже и стены облицованы, и белые ванны стоят! Тащат лестницы! Не ступеньки, нет, целиком лестницы с перилами! Глядишь, а по ним уже бегут слесаря, монтёры, соединяют
Ах, как славно рассказывал батя, как интересно было его слушать! Как нравился Илюше он сам, милый, милый Платов Второй, его улыбка, его руки, смуглые, покрытые золотистым пушком. Они уверенными, сильными взмахами собирали, строили над столом невидимый прекрасный город. Тот самый город, о котором мечтал дед Илья.
Почему же он так недобро молчит сейчас?
— Учимся строить быстро… — говорил Платов Второй.
— Уж куда как быстро! — вдруг прервал его дед Илья. — Так быстро ты, сынок, расправился со мной и со всей каменщицкой семьёй, что я и духа не переведу.
Баба Таня вздохнула и молча сняла крошку с его рукава.
Платов Второй замолчал, ничего больше не стал рассказывать. Он только попросил:
— Отец, послушай…
Но дед Илья не стал его слушать.
— Значит, так, начальник, понимать: мы, каменщики, строительству боле не нужны? — всё повышая голос, заговорил он. — Выходит, каменщицкой артели, царице стройки, места нет в народных делах, а? По-твоему, выходит — вы в бороне, а мы в стороне? Пятилетний план — народную красу и гордость — другие будут выполнять, другим честь и место, а нас на печку гонишь?..
Голос деда окреп. Рука, накрывшая подкову, напряглась. Баба Таня осторожно тронула его плечо.
— Не распаляйся, не надрывай сердце, — попросила она.
Но дед двинул богатырским плечом, сбросил её руку.
— Неверно, зря горячишься, отец, — сказал Платов Второй. — Каменщикам тоже работа найдётся. Надо каналы для труб в подвалах класть, внутри домов перегородки кирпичные ставить…
— В подвалах? — грозно спросил дед. — А стены с земли до крыши без нас поднимутся? Стены, где каменщик своё мастерство показывает, чтоб ровные и гладкие были, ни на волос не отклонились! Да мы, каменщики, в каждый профилёк, в каждый карниз, в каждый наличник на окне свою душу вкладываем, чтоб красота была! Чтобы люди радовались! А теперь, выходит, не нужна тебе красота?!
— Отец, — ответил твёрдо Платов Второй. — Будет красота. Промышленность научится делать на стеновых блоках всё, что нужно. А наше дело — красиво собрать дом из готовых частей. Каменщики теперь научатся из блоков дома строить, станут монтажниками…
— Нет, начальник, врёшь! Поздненько мне переучиваться! — загрохотал дед Илья, и от его голоса вздрогнули стёкла, а Таиска зажмурилась. — Не застишь солнышко рукой, моя работа нужна! — кричал дед Илья. — Не дорос ты ещё моей трудовой славой распоряжаться! Ты сперва поработай с моё! Согни-ко матушку-жизнь, как я её сызмала гнул! Да ты понимай: не она меня гнула, а я её на свой лад, вот эдак-то…
И тёмные пальцы деда Ильи, как цепкие корни, обхватили подкову, и ногти, твёрдые как ракушки, побелели от напряжения.
Затаив дыхание Илюша смотрел, как дед Илья гнул жизнь на свой лад. Все смотрели. И Платов Второй тоже.
Илюша взглянул на отца. В отцовских глазах, обращённых к деду, Илюше вдруг почудилась боль и тревога, и мальчишеское сердце рванулось к отцу. Но тут же — обратно к деду. И тогда Илюше показалось, что грудь его разорвётся.
На скатерть посыпались чешуйки красной краски. Дед Илья со стуком бросил подкову на стол. И все увидали: подкова согнута.