Дед умер молодым
Шрифт:
Странные противоречивые чувства обуревали Савву Тимофеевича после свидания с Сергеем Александровичем. С одной стороны, вроде бы и лестно было сознавать, что сумел он крепко щелкнуть по августейшему носу царева дяди, перед которым трепетали многие знатные москвичи. А с другой: очень уж неприятно было повышенное внимание сановных и полицейских кругов к сугубо штатской его персоне. Возмущал откровенный губернаторский цинизм, с которым великий князь предложил ему сотрудничать с охранкой. Ему — русскому интеллигенту, дружащему с Горьким и Чеховым, принятому в доме Льва Толстого!
Видно, департаментом полиции собрано солидное досье о мануфактур-советнике
Тут, в Орехово-Зуеве, директор-распорядитель не стремился к личным знакомствам с рабочими, вызывающими подозрение полиции. Понятия он не имел о питерском пропагандисте Иване Васильевиче Бабушкине, который жил под чужим именем в соседнем уездном городке Покрове и в Орехово наведывался временами как коммивояжер. Ничем не привлек к себе хозяйского внимания давний ореховский старожил Тихон Рудаков, снова поступивший на фабрику после нескольких лет работы на петербургских фабриках и тюремного заключения.
Однако потомственных ореховцев, представлявших разные поколения, знал Морозов в лицо, следил за их судьбами. Как было ему не интересоваться семьей Барышниковых: отец Архип Иванович помнил еще стачку восемьдесят пятого года, старший сын Алексей недавно отбыл три года в сибирской ссылке, а младший Володя, окончив школу с похвальным листом, попал в правление на должность «конторского мальчика». Радовал Володя всех смышленостью своей и каллиграфическим почерком. Показал себя и хорошим счетоводом, дельным учетчиком паспортов.
— В большие начальники скоро выйдешь, Вовка,— добродушно посмеивался старший брат,— Гляди не зазнайся, коли с самим Тимофеичем дружбу заведешь или, на худой конец, хоть с Назаровым...
Нет, так высоко пятнадцатилетний Володя и в мечтах не залетал. Правда, случалось ему заходить с бумагами в кабинет Сергея Александровича Назарова — директора красильной. Однажды повстречал там даже «самого Тимофеича». Крепко запомнилась пареньку эта встреча. Директор-распорядитель вошел в назаровский кабинет стремительно, спросил строго:
— Почему задерживаются выборы фабричных старост?
Назаров лениво ответил:
— По-моему, эти выборы вообще незачем проводить...
— Это по-вашему, Сергей Александрович.— Морозов вскипел.— А для меня, как и для других членов правления, обязателен закон от 3 июля 1903 года. Старост выбирают, чтобы держать связь администрации с рабочими, неужели вам это надо разъяснять?
Назаров еще попытался возражать, теперь уже в повышенном тоне. Морозов, ударив кулаком по столу, вышел из кабинета.
О случайной этой встрече Володя взволнованно рассказывал вечером старшему брату.
— Вот, оказывается, он какой, главный хозяин наш.
— Да-а, правильный, справедливый человек. Кабы все в правлении такими были.
А через несколько дней, когда прошли выборы старост и Алексей Архипович Барышников оказался в их числе, дома он рассказывал:
— Принимал нас, старост, Савва Тимофеевич у себя в кабинете, уважительно принимал. А потом меня одного задержал, это когда остальные-то вышли. Да, усадил, значит, в кресло и говорит: «Догадываюсь я кое о чем, Алексей Архипыч. Думаю, что этот наш разговор полиции известен станет, потому что есть на фабрике шпики-провокаторы. Предупреждаю на будущее: не следует тебе больше,
Алексей Архипыч, в хозяйский кабинет заходить. И тебе, рабочему человеку, то опасно, и мне — директору» Вот,
Вовка, какие дела, ухо держи востро,— заключил старший брат. И, помолчав, добавил: — Жаль, что нет у хозяина полной власти, потому как главный-то капитал у ихней мамаши, Марьи Федоровны. А Назаров Сергей Александрович — он Савве вроде племянника доводится, состоит при директоре шпионом — от старухи, значит. Все старухе доносит!
Усвоить все тонкости семейных взаимоотношений в клане Морозовых Володя в свои пятнадцать лет не пытался, но хозяйскую власть понимал в общем правильно, как и власть государеву, которая еще выше и крепче власти хозяйской. Знал, что рабочему человеку обе они чужды, враждебны. И это на годы вперед определило идейное возмужание младшего Барышникова.
Пройдет не один десяток лет, прежде чем память о Владимире Архиповиче воплотится в скульптуру, украшающую рабочий город Орехово-Зуево, и о нем будет написана книга. Однако не будем забегать вперед. Вернемся к первым ее страницам, тогда еще не написанным,— повествующим о Володе-юноше, о давней поре революционной борьбы орехово-зуевских*рабочих. От этой борьбы стоял в стороне капиталист Савва Морозов, человек умный, социально прозорливый, но скованный принадлежностью к своему классу.
Для Володи Барышникова, ученика начальной школы при фабрике, настоящим откровением, кладезем житейской мудрости стала газета на тонкой, почти прозрачной бумаге, газета, отпечатанная где-то далеко за границей, но рассказывавшая о родных российских делах, о рабочей жизни во многих городах и поселках, в том числе и в Орехово-Зуеве. Брат Алексей, принесший однажды вечером эту газету домой, с неохотой читал ее вслух и никак не комментировал заметки, набранные петитом: дескать, много будешь знать, Вовка, скоро состаришься.
А Володю больше интересовала строка эпиграфа под заголовком «Искра»: «Из искры возгорится пламя» — и подпись под эпиграфом: «Из ответа декабристов Пушкину». Про Пушкина Володя мог и сам кое-что рассказать старшему брату. Еще в начальных классах школы при фабрике выучил он наизусть «Сказку о царе Салтане», «Золотого петушка». Своими словами излагал историю про хитрющего работника Балду, который так ловко одурачил жадного и скупого попа.
Видно, хороший был человек этот Пушкин, коли сумел написать так. Мальчику даже как-то не верилось, что Александр Сергеевич Пушкин — из господ.
Расспрашивал Володя старшего брата Алексея про этих самых декабристов, которые с Пушкиным дружили. Ведь письмо-то они Пушкину откуда прислали? С каторги. А на каторгу попали за что? За то, что против царя бунтовали. А звали этого царя, как и нынешнего,— Николаем, только не Александровичем, а Павловичем. Прадедом приходится он нынешнему государю императору Николаю Второму... Выходит, у них, у царей, вроде как у господ Морозовых — хозяев Никольской мануфактуры, про которых на высокой вывеске большими золотыми буквами написано: «Савва Морозов, сын и компания». Знал Володя, что тот Морозов, Васильевич по отчеству, который на вывеске значится, был самым первым хозяином в Орехово-Зуеве, а Тимофей ему сыном приходится, а Савва — Тимофеев сын — внуком. Вроде как Савва Второй. Царь не царь, конечно, но власть большущая: бороться против такой силы мудрено.