Дедушкины рассказы
Шрифт:
6. Бешеная
Шла война. Пацаны превращались в подростков, и на их плечи всё больше и больше взваливалось колхозных и домашних работ. Брат Николай и наш друг детства Владимир Постников работали на лошадях. Пахали поля, сеяли и убирали, возили зерно на станцию, доставляли к тракторам керосин и автол.
Некоторые колхозные лошади были строптивыми. Из-за этого их характера иногда пацаны плакали. Старого мерина Бурого уже не было в живых. Войну он не пережил. Однажды летом он ушёл в Козий овраг и там в одиночестве без свидетелей помер.
Брату Николаю поручили молодую темно-карюю кобылу по кличке "Бешеная". Эту кличку она получила за свой непослушный своенравный характер. Из-за этого характера её редко запрягали. Николай нашел к ней подход.
Однажды Николай на Бешеной вёз зерно из Хвостихи на станцию Кузоватово. Дорога очень дальняя. Лошадь приустала и её надо было подменить. Об этом он с попутчиками передал мне. На колхозной конюшне я взял более свежую лошадь и перегнал ему навстречу. Не доезжая Отрады, мы перепрягли лошадей. Николай помог мне сесть на Бешеную верхом, и я поехал домой. В тот год в колхозе, наверное, не было ни одного седла. А если кому надо было ехать верхом, то просто садились на спину лошади, или подстилали что-нибудь мягкое. Ехать мне надо через посёлок Отрада. Был уже вечер, но солнце ещё за горизонт не зашло. Мне захотелось прогарцевать по Отраде. Пусть, дескать, посмотрят на меня, как я умею ездить верхом на лошадях! Погнал лошадь сначала рысью, затем перевёл на галоп. Перед мостами через речку Свиягу лошадь перевёл на рысь. Она сильно затрясла спиной, а мне держаться приходилось только за гриву, и не удержался за неё, сполз в правую сторону и плюхнулся в дорожную пыль. Мне было стыдно и досадно. Бешеная уже не позволила мне снова сесть на неё. Так в поводу от третьего моста я и отвёл её в конюшню. Вот такой был характер у этой лошади. Она тоже не пережила войну. В одну из зим околела от бескормицы.
7. Светомаскировка и пожар
В 1942 году в связи с осадой немцами Сталинграда в прилегающих к нему областях ввели светомаскировку. На случай бомбежки стёкла в окнах перекрестили бумажными крестами. Изнутри домов их завесили всевозможными занавесками и тряпками. Контроль за соблюдением светомаскировок был возложен на сельские советы. Однажды в тёмный сентябрьский вечер мы сидели за столом, ужинали и спокойно разговаривали. Вдруг в окно грубый стук какой-то деревяшкой и послышался громкий крик:
– Потушите свет! Соблюдайте светомаскировку!
Это постучал и крикнул дежурный из сельсовета. Он объезжал села верхом на лошади. Вот такие совершали глупости, как по пословице:
– Пуганая ворона и куста боится!
Во-первых, такой слабый свет от нашей пятилинейной керосиновой лампы без стекла никакой лётчик не заметил бы, во-вторых, зачем немцам в 1942 году по ночам бомбить далёкие во вражеском тылу мелкие деревушки, когда у них для проведения крупных наступательных операций и для вывода из строя важных оборонительных объектов наших войск не хватало ни бомб, ни самолётов.
Пожары в деревнях случались и в довоенные годы. В основном они возникали в базарные и в праздничные дни. В наше Дворянское, на Отраду и в Коромысловку в базарные дни наезжало много народу. Кто-то что-нибудь купить, а другие – что-нибудь продать. На покупку и на проданное организовывали магарыч, а проще – обильную выпивку по уважительной причине. Подвыпившие закуривали и засыпали с горящими папиросами, где кого и когда застигнет сон. Это были основные причины возгораний, но совершали поджоги и специально, как говорят – подпускали красного петуха. Иногда выгорало сразу по два дома. Редко удавалось потушить пожар с малым ущербом для дома. Обычно он сгорал дотла вместе с надворными постройками, птицей, овцами и козами.
И вот летом 1942 года поздно ночью, когда жители села в основном уже спали, а парни и девушки водили свои хороводы, нас разбудило громкое и тревожное мычание коровы. В окнах дома отражался отблеск багрового пламени. Мы выскочили во двор и увидели, что горят Хашины. Их дом располагался не так уж далеко от нашего. Пожар начался с сарая со стороны огорода. Сарай был покрыт соломой, и огонь быстро двигался к дому. Ждать скорой противопожарной помощи было неоткуда, а ведрами воды не наносишь. Наш пожарный лабаз остался без лошадей. В нём на дрогах стояло два ручных насоса "Красный факел" и пустая бочка на улице. Создалось безвыходное положение. Тогда молодежь на себе покатила дрожки с бочкой к речке, и вёдрами налили в неё воды и привезли горящему дому. У него уже стоял насос, тоже привезённый молодёжью. Но пламя набрало силу. Чуть позже прискакали пожарники из Коромысловки. Два пожарных насоса работали в полную свою ручную силу, а пламя укрощалось очень медленно. Малышня была не зрительницей несчастья, а тоже помогала взрослым тушить пожар. По их командам и указаниям мы перетаскивали пожарные рукава, передвигали насосы и бочки с водой, помогали переносить в безопасное место домашний скарб погорельцев. Струи воды от насосов вскипали на горящих стенах, отрывали от них и с крыши головешки, разбрасывали пучки горящей соломы, от которых вскоре загорелся сарай соседнего дома. На головешках хашинского огонь сбавлял своё буйство, но разгорался на соседнем. Люди переключились на спасение второго дома. Мой самый старший брат Александр ушёл домой и тоже подстраховывал от искр солому нашего сарая. Затем к нему присоединился и второй брат – Николай. Они стояли на сарае с вёдрами воды и следили за летящими искрами. Свой скот на всякий случай мы выгнали на улицу, но он всё равно жался к воротам двора, как бы рассчитывая на всемогущество своих хозяев, людей. Опасность загорания нашего двора была вполне реальной. Ветер повернул на наше подворье. Дым и искры от пожара проносились над нашим домом.
Я тоже помогал погорельцам в переносе их вещей и тушившим пожар.
К утру пожар был потушен, но и от дома Хашиных ничего, кроме головешек, не осталось. Из-под земли обвалившегося потолка ещё долго пробивались струйки дыма от тлевших гнилушек. Постепенно они погасли или были залиты водой.
Осенью 1941 года в Коромысловку и Дворянское прибыло несколько семей, эвакуированных из Москвы, Ленинграда и из Одессы. Среди них были учителя. На работу их устроили в Коромысловскую неполную среднюю школу. Приехавшие учителя были грамотнее и инициативнее наших доморощенных. Под новый 1942 год они организовали очередной концерт самодеятельности учеников и учителей школы. В одной сценке участвовал и я. Наименование пьески не запомнилось, но она была посвящена новогодней ночи в лесу. Ученики разыгрывали разных зверей. Зрителями концерта были ученики и их родители. Меня укутали в белую простынь под зайчика, и я должен был затаиться под ёлочкой. Во время прыжка я задел за что-то и случайно перекувыркнулся. Среди зрителей раздался дружный хохот. За этот концерт мне прилепили кличку "Зайчик". Она перешла со мной и в среднюю Кузоватовской школу, но постепенно забылась.
Вот так прошли наши подростковые годы, совпавшие с годами Великой Отечественной войны.
8. Иван Гаврилович уходит на войну
Комаров Иван Гаврилович родился в 1904 году в селе Дворянское Симбирской губернии, ныне Ульяновская область. Его родители были крестьяне. Мать родила его самым последним, а в восемь лет Ваня остался без неё, она умерла. Он успел окончить 2 класса церковно-приходской школы. Помогать отцу в ведении домашнего хозяйства начал тоже с восьми лет, сразу после смерти матери. С этого возраста он за 12 километров на лошадях возил почту.
В 1941 году уже имел четверых детей, троих сыновей и одну дочку. Роста он невысокого, с черными слегка кудрявыми волосами и с голубыми глазами. Природа наградила его покладистым характером. Ни в трезвом, ни в пьяном состоянии никогда не развязывал драк. Не бил и никогда не кричал на своих детей. Его походка отличалась плавностью и спокойствием. Словно он плыл по тихой воде, а не шагал по дороге. Многие его знакомые говорили о нём, что его походка выдаёт его характер и невозмутимость.
<