Деды
Шрифт:
Известие о Требийской битве шумно полетело по всей Европе: в Вену, в Петербург, в Лондон… Император Павел прислал Суворову свой портрет, осыпанный брильянтами.
«Портрет Мой на груди Вашей, – писал государь старику, – да изъявит всем и каждому признательность государя к великим делам своего подданного, ими же прославляется царствование Наше».
Вслед за Требийской битвой, к крайнему негодованию Суворова, последовало более чем месячное бездействие австрийцев. Это был подвох мстительного Тугута, приковавшего все внимание Венского двора к продолжавшейся осаде Мантуи, стойкость которой служила для бездарного гофкригсрата уважительным предлогом противодействовать дальнейшему развитию наступательной системы русского Суворова. Фельдмаршал жаловался императору Павлу на робость гофкригсрата, на зависть к себе, как чужестранцу, на интриги частных двуличных начальников и безвластие свое в производстве операций прежде доклада о них в Вене. Но наконец сдалась и Мантуя, а за нею пала Алессандрия. Суворов вздохнул свободнее: он почувствовал теперь возможность оставить ненавистный ему дефенсив [381]
381
Дефенсив – искаж. дефензива – оборона, оборонительная тактика в войне (фр.).
Но это предполагаемое наступление не состоялось по той причине, что его предупредил новый главнокомандующий республиканских войск в Италии, молодой генерал Жуберт, которого сам Бонапарт называл "наследником своей славы". Усилив армию Моро многими подкреплениями, Жуберт снова перешел с нею Апеннины и занял сильную позицию при городе Нови.
– Юный Жуберт пришел учиться; дадим ему урок! – сказал тогда Суворов и, пылкий не по летам, стремительно атаковал его позицию 4 августа.
Битва была отчаянная и стоила жизни самому Жуберту. Трудность овладения новийскими высотами, нестерпимая жара, грозная артиллерия и стойкое мужество неприятеля делали тщетными все усилия русских. До трех часов дня высоты три раза переходили из рук в руки. Русские начальники, кроме самого Суворова, не знали, куда девался Мелас с его отрядом, и удивлялись: что это старик длит сражение и остается спокоен, видя его безуспешность? План фельдмаршала и верность его взгляда поняли только тогда, когда он вдруг велел учинить усиленное нападение на центр. Тогда-то начался самый страшный разгар битвы. Багратион был отбит. Суворов сам бросился в ряды солдат. При нем находился великий князь Константин.
– Друзья! Богатыри! Дети! С нами Бог! Ура! – восклицал старик.
И вот "в слепоте исступленной храбрости, под градом смертоносных орудий, не думая о превосходстве неприятельской позиции, презирая неминуемую смерть, бросились русские солдаты. Сугубо восстали на них смерть и бедствие; но, ободряемых примером вождей, их уже невозможно было удержать" [382] . В это время вдруг загремела в тылу неприятеля неожиданная канонада: это Мелас, удачно сделавший обход, громил теперь французов. Нападение на центр было усилено еще больше. Противник, видя невозможность держаться долее, решился бросить на жертву часть своих войск, чтобы спасти остальные, и спешно начал отступление в горные ущелья, укрываемый мраком наступившей ночи. Французы потеряли убитыми и ранеными более 10 тысяч; русские и австрийцы – 8 тысяч. До 5 тысяч пленных и 36 пушек достались победителям. Когда австрийцы заспорили было о числе этих последних трофеев, причитавшихся на их долю, и требовали себе половину, Суворов порешил вопрос коротко и просто:
382
Слова из реляции о Новийском сражении.
Реляция – донесение о военных действиях (лат.).
– Отдать им всё! – приказал он. – Пускай их! Где им взять! Мы еще возьмем!
И пушки были отданы беспрекословно.
Подвиги Суворова достойно оценивались и монархом России, и освобожденной Италией, и изумленною Европой, возбуждая в то же время ужас правителей Франции. За освобождение в четыре месяца всей Италии "от безбожных завоевателей" император Павел возвел Суворова в княжеское Российской империи достоинство с титулом Италийский, «да сохранится в веках память дел Суворова», и повелел «в благодарность подвигов этих гвардии и всем российским войскам, даже и в присутствии государя, отдавать ему все воинские почести, подобно отдаваемым особе императорского величества».
"Не знаю, кому приятнее, – писал Суворову Павел I, – Вам ли побеждать или Мне награждать Вас, хотя мы оба исполняем свое дело. Я как государь, Вы как полководец; но Я не знаю, что Вам давать, – Вы поставили себя свыше всяких награждений, а потому определили Мы Вам почесть военную… Достойному достойное!" – прибавлял государь в заключение своего рескрипта.
В Англии давно уже на всех праздниках провозглашали тосты за здоровье избавителя Италии, сочиняли ему оды и гимны, выбили в честь его медаль… Но особенное удовольствие доставила императору Павлу награда, пожалованная Суворову королем сардинским, который возвел его в сан главнокомандующего фельдмаршала сардинских войск и в гранды [383] Сардинии, с титулом и степенью кузенов [384] королевских (cousin du roi) и прислал ему ордена Аннонсиады, Маврикия и Лазаря. «Радуюсь, что Вы делаетесь Мне роднею, – писал после этого император Павел Суворову, – ибо все владетельные особы между собою роднею почитаются».
383
Гранд – наследственный титул высшего дворянства в Испании до 1931 г.
384
Куз'eн – двоюродный брат (фр.).
"Славе легко породниться с царями!" – восклицали поэты. "Я разделяю с другими благодеяния Ваши, – писал фельдмаршалу король неаполитанский. – Вы открыли Мне дорогу в царство Мое, Вы утвердите меня на Моем царстве".
А между тем среди всех этих побед и оваций завистливый и мелочно мстительный Тугут готовил исподтишка Суворову новые козни и ковы.
XXIV. Перед Альпами
10 больших выигранных сражений, 25 взятых крепостей, 80 тысяч пленных французов, около 3 тысяч французских орудий, 200 тысяч ружей и полное очищение от неприятеля всего Пьемонта и Ломбардии – вот что было трофеями и результатом суворовских действий в Италии. В четыре месяца сделано было то, над чем почти четыре года трудился Наполеон Бонапарт. И все это свершилось при самых невыгодных обстоятельствах, в каких только мог находиться главнокомандующий союзных войск, окруженный тайными шпионами Тугута и явными недоброжелателями – друзьями и холопами того же австрийского премьера. Мы уже говорили, насколько предписания гофкригсрата связывали Суворова и мешали его военным планам. Беспрестанно подтверждали ему из Вены, чтобы он действовал как можно осторожнее, и негодовали, когда он насмешливо доносил, что получил в Милане приказание идти за Адду, в Турине – позволение действовать на Милан. Суворов не без основания подозревал во всех действиях наших союзников своекорыстную подкладку. Когда же победы его освободили Италию, своекорыстие это обнаружилось вполне. «Добрые» австрийцы русскими руками загребали жар в свою пользу. По взятии Турина Суворов в особой прокламации, согласно воле императора Павла, призвал народы Италии к возвращению под власть законных их государей, что как нельзя более совпадало с желаниями самих итальянцев. Но Венский двор, вопреки этой прокламации, поторопился сейчас же учредить повсюду свои австрийские управления, доходы и подати велел собирать на Австрию; строго запретил народные восстания, организованные для освобождения страны из-под ига французов; муниципальные стражи были обезоружены и заменены австрийцами; чиновники, присланные от сардинского короля, не допущены были к отправлению должностей – и это в то самое время, когда император Павел, действуя честно и по правоте сердца, велел Суворову звать в Турин законного государя и передать ему Пьемонт!..
Горько жаловался Суворов на все оскорбительные и бедственные распоряжения гофкригсрата и австрийских канцелярий, постоянно открывая в то же время все новые и новые козни Тугута.
"Я стою между двумя батареями – военного и дипломатическою; первой не боюсь, но не знаю, устою ли против другой, – писал Суворов с досадою. – Или дайте мне полную власть – и никто не мешай, или я прошу отзыва мне… Ради бога, отнимите у них перья, бумагу и крамолу!.. Запретите глупую переписку демосфеновскую [385] : она развращает подчиненных… Не они ли потеряли Нидерланды, Швейцарию, Рейн и преклоняли колена пред Бонапартом? Я начал поправлять – и глупою системою меня вяжут!.. Деликатность здесь неуместна. Где оскорбляется слава русского оружия, там потребны твердость духа и настоятельность".
385
Демосф'eн (384–322 гг. до н. э.) – знаменитый древнегреческий оратор.
Видя неподатливость Суворова, дипломаты и стратегики Австрийского двора решились нанести ему окончательный удар. Победа при Нови поселила в них ложную уверенность, будто в Италии уже нечего более опасаться; да и, кроме того, присутствие русских все-таки мешало им прибрать Италию как следует к своим рукам и задушить ее втихомолку. Готовясь к завоеванию Генуи, с тем чтобы следующей весной вторгнуться во Францию и кончить войну в завоеванном Париже, Суворов вдруг получает из Вены неожиданный приказ – сдать команду над австрийской армией Меласу и идти с русскими войсками в Швейцарию. Венские политики целым рядом происков и хитрых убеждений успели взять согласие на это распоряжение и императора Павла. «Успехи французов против цесарцев начнутся с отбытием русских в Швейцарию», – утешал он фельдмаршала в ответ на его жалобу. После этого Суворову, конечно, не оставалось ничего, как только покориться необходимости и выступить тем скорее, что Венский двор требовал выступления безотлагательно.
Новый план военных действий, изобретенный Тугутом, заключался в том, что союзные войска займут операционную линию между Немецким [386] и Средиземным морями, а русские сосредоточатся исключительно в Швейцарии, откуда австрийский эрцгерцог Карл, не дожидаясь даже прибытия Суворова, немедленно выступит к Среднему Рейну, между тем как герцог Йоркский с англичанами двинется туда же из Голландии. Таким образом, два слабосильных русских корпуса – Римского-Корсакова в Швейцарии и Германа в Голландии – одинаково предавались австрийцами на верную жертву: Корсаков – Массены, а Герман – Брюна. Достаточно сказать, что с уходом эрцгерцога Карла 24 тысячи Корсакова очутились против 84 тысяч французов, занимавших Швейцарию.
386
Имеется в виду Балтийское море.
Это хитросплетение австрийского министерства составляло венец козней Тугута; можно было рассчитывать наверное, что Герман с Корсаковым будут просто задавлены массами французов. Суворов же погибнет в альпийских ледниках и пропастях, в борьбе с непреодолимой природой, и тогда с уничтожением русских никто и ничто уже не помешает Австрии проглотить Пьемонт и Ломбардию.
Делать было нечего.
– Иду! – воскликнул Суворов, прочтя настойчивое предписание. – Иду! Но горе тем, кто посылает меня! Горе Австрии!.. Я бил, да не добил французов, и злоумышленники раскаются, но поздно!