Дефицит
Шрифт:
— Сто восемьдесят рост, вес около восьмидесяти, все в норме. Лет пять уже бегаю по системе Купера, и раньше постоянно спорт, баскетбол, волейбол.
— Я помню, — сказала она.
Может быть, спортом занимались вместе? Но не хватит ли на сегодня голову себе морочить? А также и ей.
— Боксом одно время занимался, на соревнованиях выступал.
— Нокауты были?
Ищет черепно-мозговую травму, факторы риска.
— Нет, обошлось. Вообще никаких травм.
— Как вы сами думаете, что могло послужить причиной… — она не сказала «криза», — вот такого вашего состояния?
— Если бы жена не вызвала «скорую», мы бы с вами так и не увиделись.
— Без
От боли он стал болтлив, не хватит ли? Нет, не хватит, эйфория нашла, ребячество, приуныть он еще успеет.
— Теперь вы каждый день будете приходить ко мне?
— А вы раз в неделю заходите к своим больным?
У него бывают такие больные, что он от них не отходит. Устает, конечно, естественно. Но привезли его сюда не с работы.
— Интересно, что сказала жена в приемном покое?
— Спать вы легли после скандала, однако, уснули, потом, около трех часов ночи застонали во сне, потом… — она явно что-то пропустила, — из реанимации вас подняли сюда. Утром я пришла на работу и узнала, что хирург Малышев положен в мою палату с гипертоническим кризом. Мне даже как-то… не поверилось. Наверное, у вас были какие-то перегрузки в последнее время, отрицательные эмоции?
Были, черт возьми, были, но считать всю эту муть, мелочь причиной криза у хирурга Малышева — это абсурд, это все равно что зубра свалить метлой. Кстати, метла была, «играла роль».
Нет, нанизывать мелкие неурядицы, которые раздражали его в последнее время, он не станет, слишком для него ничтожно, смешно попросту!..
— Возможно элементарное переутомление, — продолжала Алла Павловна. — Ваша жена говорит, что вы в больнице с утра до ночи. И еще депутатские обязанности…
— Да ничего подобного! «Жена говорит». — Он фыркнул. Жена в панике может наговорить семь верст до небес и все лесом. — Я утомляюсь только от одного — от безделья! А работа моя хирургическая мне необходима, физиологически требуется. И депутатские обязанности никогда не были в тягость. Спросите, почему? Отвечу: потому что и там я кое-чего добился, и от этого удовлетворение, понимаете? — Он горячился, будто подогреваемый болью. И еще — присутствием Аллы Павловны. Не ожидал от себя.
Она кивнула, сказала:
— Иной раз увлеченность как раз и не позволяет заметить переутомление.
— Нет, Алла Павловна, только не работа. А жена… — он с досадой махнул рукой, — наговорит.
Живет она с ним без малого двадцать лет и толком его не знает. Вот отдал бы он концы ночью и кроме пошлости — сгорел на работе — ничего от жены бы и не услышали.
— А причину найдем, Алла Павловна, вместе с вами. Я буду называть, а вы будете оценивать: пойдет — не пойдет. Но прежде мне надо подумать, не так уж часто мне выпадало столько свободного времени. Найдем, Алла Павловна, не унывайте. — А она и не унывает, ты лучше о себе подумай. — У вас есть другие больные, вы сейчас пойдете…
— На сегодня вы у меня главный больной.
Зачем она так сказала?
— У вас есть другие больные, — повторил он, — вы сделаете, обход и потом зайдете ко мне еще раз. А я тем временем все обдумаю.
— Только, пожалуйста, не вставайте, минимум напряжений. Вот у вас сигнализация в изголовье, единственное, что вам разрешается, — дернуть за шнурок и высказать просьбу нянечке или сестре, очень вас прошу! — Глаза синие, темные, губы темные, румянец на щеках темный — такая знакомая. — Думайте о чем-нибудь хорошем, не травите себя.
— Хорошо, Алла Павловна, я буду вас ждать.
Она поднялась, а он снова ее придержал:
— Если ждать с большим нетерпением, это отрицательная эмоция или положительная? — Как мальчик, сам себе неизвестен.
— У вас легкая эйфория, Сергей Иванович, а потом будет…
— Ну и что? — перебил он. — Вы не ответили на мой вопрос.
— Если потом будет спад, вы не особенно огорчайтесь. А ждать лучше терпеливо, спокойно, я про вас не забуду.
Она вышла, стараясь не стучать каблуками, и тут же вошел сосед, он как будто пережидал в коридоре их беседу.
— Алла Павловна чем-то взволнована, — оповестил он, выговаривая каждую букву. — Совсем про меня забыла.
— Она еще зайдет.
И Малышев про него забыл, не заметил даже, когда он из палаты вышел.
Сколько же у него давление сейчас, двести? Сто восемьдесят? Почему она не сказала! Впрочем, здесь ты уже не коллега, Малышев, ты здесь больной и отношение к тебе соответственное — ложь во спасение.
«Больной хирург Малышев» — да это черт-те что, даже сравнить не с чем, до того нелепо. Гипертонический криз — как у семидесятилетнего. Выходит, сосуды склерозированы, утратили эластичность. А он-то думал — удар по затылку, недоумевал, почему не перевязывают, утром повязку пытался рукой нашарить. Теперь ему ясно и без Аллы Павловны — диагноз точный. Подвели сосуды. Она не спросила еще про алкоголь и курение пачками, полагая, что Малышев непорочен. Как говорили древние, порок — это не употребление плохого, а злоупотребление хорошим. Были у него и злоупотребления, и стрессы, и перегрузки, но, черт возьми, где же компенсаторные возможности крепкого организма здорового мужика сорока пяти лет? На что они потратились?! Передряги были, а у кого их нет, но не до такой же степени его встряхивало, чтобы повергать в криз. Да еще со «скорой», с реанимацией. Да еще «лежать, не двигаться», жить-поживать с помощью шнурка в изголовье. Кажется, всего ожидал, но только не этого. Лучшим вариантом для себя он считал катастрофу, к примеру, автомобильную, можно авиационную, хотя там нежелательно большая компания, стихийное бедствие, просто случай, кирпич наголову — куда ни шло, одним словом, нечто хирургическое, в крайнем случае остро инфекционное, чума, холера, хотя их нет у нас, грипп какой-нибудь новый, но только не пошлейший пенсионерский криз! Не ожидал он предательства от своих сосудов, прямо скажем. И уверенность была, что он себя преотлично знает. Нет у него слабых мест — и вот такой ляп!
Причины… Кто их нынче не знает, от академика до школьника все талдычат о стрессах. Причиной может стать острая психическая травма, контузия, нервное напряжение, неадекватная реакция на обычные жизненные ситуации. Избыток отрицательных эмоций, дефицит положительных. Перегрузки на работе, дома и даже в промежутке — по дороге туда и обратно. Медики крупных городов говорят уже о новом виде болезни — транспортный невроз.
Не мое все это, не мое! И тем не менее — лежишь вот тут и мы-ыслишь. Влип. И раздвоился. Один ты — сознание, воля, уверенность, и другой ты — тело. Тело — другое дело.
Не по его натуре криз, не по его темпераменту, не по его образу жизни, не по его окружению… впрочем, стоп! — об окружении надо подумать. Окружение как раз и есть та самая закавыка, которая… потом, лучше потом, лечащий врач просила тебя думать только о хорошем.
Оперирует он много, что верно, то верно, и ему так нравится, по душе ему ощущать власть — над смертью. Нравится ему отсекать болезнь, вырезать недуг. Решать судьбу человека. Сознавать себя богом — нравится. Можно допустить, что он увлекался, забывал об отдыхе, можно, но — незачем.