Дегустатор
Шрифт:
Моя мгновенная вылазка в комнату не привела к фатальным последствиям, ничего не подгорело, я даже успел, посматривая на сковородку, положить на каждую тарелку пару скрученных, отчаянно молоденьких листиков салата (из середины кочанчика, совсем нежные побеги) и по два азербайджанских черри. Это настоящие помидоры, они не подведут даже в феврале или марте. А сейчас тем более.
Картошка мягкая, грибы практически готовы, чуть провисают, если приподнять их ножом, — я не делал с ними ничего особенного, просто чуть-чуть жарил, белый гриб настолько хорош, что в общем решает вкусовую гамму всего ужина, его нельзя портить ничем, даже сметаной… И я выливаю масло от картошки в раковину, вытираю краешек сковородки салфеткой (чтобы сковородка не горела, когда ее вернут на огонь). Проделываю ту самую секретную процедуру с картошкой, чуть обжариваю ее почти без масла, заливаю сливками — полчашки — и делаю маленький огонь.
Вот теперь нельзя ошибиться. Сковородка с маслом уже ждет, она раскаляется до предела, потом предел этот переходит. Сейчас все решают доли секунды.
Два куска мяса ложатся в этот огненный ужас и отчаянно шипят на пределе возможного. Не ошибиться: как только на розовой верхней поверхности мяса появится намек на серость — перевернуть в то же мгновение.
Выключаются грибы, выключается картошка, перемешанная с загустевшими от этой процедуры сливками, переворачиваю мясо.
Кричу нечеловеческим голосом: «Женщина, на кухню!»
В душе — страх. Потому что каждое мгновение сейчас грозит непоправимой ошибкой.
Тыкаю мясо острым ножом — в двух местах проступают розовые капельки — снимаю его с огня, еще раз переворачиваю.
Это всё! Это всё! Неужели получилось?
Иду в раздражении снова в комнату. Алина бросает в телефон короткие фразы. Я стою и смотрю на нее.
— Алина, — говорю я очень тихо, — как можно быстрее вперед, на кухню.
Она поднимает палец предупреждающе и слушает, слушает.
— Алина, — говорю я еще тише. — Каждая секунда имеет значение. Скорее. Скорее. Скорее.
Она заканчивает разговор и быстро начинает впечатывать что-то в непонятную таблицу.
— Алина, — говорю я шепотом, — этого не может быть. Сейчас же в кухню.
Она поднимает на меня ресницы, два раза очень медленно моргает. Ее светлые глаза становятся бешеными:
— Не смей на меня кричать.
— Я кричу? Я бессильно шепчу. Алина, скорее, на ноги, быстро, быстро…
— Этот шепот страшнее крика. Я не смогу есть, если ты со мной так разговариваешь. Я не буду есть. Ты меня понял?
И тут я понимаю нечто иное, что сейчас проломлю ей голову ее же компьютером, швырну ее саму об стену, как куклу. И еще раз. И еще. И буду потом долго топтать ногами.
— Алина, — шепчу я, проталкиваю слова через сжатую глотку, — происходит что-то страшное. Сначала брось все, идем туда как можно быстрее, потом ты все поймешь.
— Я же сказала, что не буду есть.
Я сделал глубокий вдох. Последний шанс.
— Ты не понимаешь, что происходит, — сказал я, чувствуя, как тикают секунды. — Но ты поймешь, как только… Пойдем туда.
И с усилием добавил, сдерживая ярость:
— Пожалуйста.
С замерзшим бледным лицом она последовала за мной. Села боком к столу. С недоумением посмотрела на тарелку:
— Ты понимаешь, что после такой сцены человек просто физически не может есть? Я неясно выразилась? Боже мой, я только утром подумала — как у нас все невероятно хорошо, когда же это все обрушится.
— Только кусочек. Тогда все загадки решатся.
Она подергала плечами, автоматически положила в рот кусок мяса. И замерла.
— И все остальное тоже, — сказал я, с дрожью пробуя сам.
Вот теперь ничего не страшно, даже Алина.
Я не ошибся. Это классика. Это полный и потрясающий успех.
Как же это здорово хотя бы по ощущению на зубах — грибы почти поскрипывают на них, мясо упруго сопротивляется, но недолго, картошка же…
— Готов ответить на любые вопросы, — сказал я, расправляя плечи.
Она еще не начала улыбаться — просто ее лицо стало человеческим.
— Кто тебя учил так резать грибы? — наконец, явно наугад, проговорила она.
— Во всю длину, толщиной в четыре миллиметра, так, чтобы перед тобой был как бы двухмерный гриб? Японцы. В той самой единственной поездке. Это последние белые грибы в этом году. Утром они были еще в лесу. Все остальное меню я выстроил под них. Такие грибы надо делать без всего, не пытаясь глушить их вкус.
— А что это за мясо?
— Мне повезло. Не всегда бывает. Это телячья вырезка. Целиком. Две штуки.
— То есть как? Такая крошечная?
— Я же сказал — повезло. Я только чуть-чуть ее побил.
— Но откуда такой вкус? Настоящий, мясной. Тоже ничего не глушилось?
Я улыбнулся, видя, что еда исчезает с тарелки все быстрее.
— Ну нет. Это не так просто. Чуть-чуть помариновать в мелко резанном луке, минут двадцать. Намек на шашлык. Да, и полить вот этим вином. Две ложки. Кстати, ты спрашивала, почему я так редко пью вино дома. Я дома отдыхаю. Но вот это итальянское пино гриджио, очень тяжелое, с намеком на сладость. Это то белое, с которым не надо красного. Красное здесь все бы убило. Ну, может быть… пино нуар из Бургундии… Только после того как она сделала глоток, я понял, что победа — за мной, полная.
— Но картошка! — возмутилась она наконец. — А это как? Между прочим, она чуть не вкуснее всего остального. Ну, хотя я не знаю, что тут вкуснее.
— Сливки делают чудеса, — пожал я плечами. — Ну и еще кое-что.
И только сейчас улыбнулась и она. Чуть-чуть, строго и хитро. После чего я понял, что готов на все и вот-вот открою ей тот самый страшный секрет.
— Ну хорошо: сахар, — сказал я, скрывая гордость. — Неполная столовая ложка. Картошка от этого не будет сладкой. Но будет… более картофельной. Это мое открытие. Так все просто. Если действовать по строгому алгоритму, не потеряв ни секунды. Ни даже доли секунды.