Дегустатор
Шрифт:
— Да-да, — сказала Алина. Ее глаза сияли. Она смотрела на меня, склонив голову, как на младенца. — Все, значит.
— Ну, что еще?
— Догадайся. Они все-таки что-то про тебя узнали, только неточно. Слухи.
— Какой кошмар. Я гомосексуалист?
— Как насчет Героя Советского Союза?
Я встал и прошелся по кухне. Нет, это уже просто смешно.
— Ну с какой стати мне там дали бы Героя, дорогая Алина? Если это было полностью невозможно?
Алина сидела, грея руки между коленями, и смотрела на меня.
— Что ты такое сделал? — спросила она наконец.
Я
— Ну… Дело в том… Ту т такая история. В дореволюционные времена Лоуренсу-Маркиш славился публичными домами. Двадцать пять тысяч девочек работали на всю Африку. Из ЮАР туда ездили. Самора Машел после революции поселил девочек в здании тюрьмы в Тетте, или Тетце, не помню. Жаркий такой городок. Они лущили там кажу — то есть, как его, кешью. Разбирали на пятнадцать сортов, самый крупный шел королям. Саудовцам, что ли, и прочим. Там было интересно. Девочки все время пели революционные песни. И народные. Чтобы не жрать орехи. Ты не поверишь, Пушкина их надзиратели не читали, сами догадались. Потому что они питательные. Пятнадцать орехов — уже обед.
— Рокотов, остановись. Какие орехи? Какие девочки? Глаза сюда.
— Вот они, глаза. В общем, прилетел с инспекцией генерал из Союза. И его, среди прочего, повезли ознакомиться с процедурой перевоспитания девочек. Ну, сама понимаешь. В город Тетце на Замбези. Меня послали с ним как переводчика. Это на вертолете. Летим обратно, и кто-то из этих ребят, которые плохие, дал из джунглей в нас очередь. Оказались бы в цинковых гробах. В лучшем случае. Но вертолет не упал, а спланировал. Летчика похоронили, копал я куском фюзеляжа. А потом просто. Океан на востоке. Мы и пошли, не так уж было далеко. Главное — не залезть в болото, идти поверху. К прибрежным селам. А спас генерала — это орден. Никакая не Звезда.
— Почему не Звезда, собственно?
— Да нас же там не было. Официально. Мы боевых действий не вели. Якобы. Как же мне можно было дать Героя? У меня орден такой, специфический. Не совсем военный. За действия в критических ситуациях, связанные с риском для жизни. Его только-только тогда учредили, в восемьдесят восьмом, что ли.
— Где он?
— Ты на нем сидишь.
Архив у меня в сиденье дивана, который на кухне.
Мне пришлось, согнав Алину, засунуть руку под папки с бумагами — ведь здесь лежал, правда-правда. Да вот она, коробочка.
И Алина взяла его в руки. Золотая лучистая звезда, белый эмалевый щит на венке из серебряных дубовых листьев. Красная ленточка с отчетливыми буквами — СССР.
— За личное мужество, — заторможенно прочитала она. — Это правда. Правда.
— Ну да, — признал я. — Сегодня его тоже дают, только в виде креста. Вот. Лежит он там. И всё.
Помню, как мне казалось, что нам с ней никогда не удается поговорить, все время хочется позвонить вдогонку и сказать, спросить что-то еще. В тот вечер, перед Парижем, у нас обоих, кажется, прорвало какую-то плотину. Мы, наконец, говорили и говорили, не обращая внимания на сгустившуюся за окном черноту.
— Да не может быть, — начала протестовать Алина. — Ты знаешь, все эти недели я жила в каком-то детективе. И самое интересное в нем было — кто такой этот Сергей Рокотов, которого не могло быть. Теперь что-то понятно. Но опера? Книги? Какой
— Много ты, дорогая моя, понимаешь в военных. У меня отец был полковником Генерального штаба. Я вырос среди сотен книг в шкафах. Я тоже, когда увидел потом совсем других военных, очень удивлялся. И, конечно, довольно быстро сообразил, что мне, наверное, карьеру в славных рядах сделать будет трудно. Но поскольку других рядов не возникало на горизонте…
— Стой, а мама?
— Архитектор. По интерьерам.
— Ах, вот как. Твоя квартира. Чистая. Белая, с нежными тонами занавесок. Потрясающе уютная. И все прочее от нее?
— Теперь не знаю. Хотя отец все думал, что из меня растет что-то не то. Какой-то, не дай бог, артист. Но когда я сдал экзамены в его любимый институт на все пятерки — успокоился. А дальнейшее увидеть не успел. К счастью. Так что я рос сам. В бедной семье.
— А то, что у тебя нет телевизора? И что микроволновая печь, по твоему замечательному утверждению — это сатанизм?
— Конечно, сатанизм. Это же еда. А тут — микро, понимаешь, волна.
— Это от кого, отца или матери?
— От себя.
— Хорошо, но вино? И журнал?
— А это уже конец истории…
Продолжение истории было в Москве, в начале девяносто первого года, когда армии очень нужны были герои. Мозамбик и Ангола героической историей не были, советники оттуда тихо ушли потом, в девяносто втором году, но еще в девяносто первом молодой человек — уже не лейтенант, а старший лейтенант с орденом — это было то, что нужно.
Генштаб на Арбате, где еще работали друзья отца, погоны капитана вне всякой выслуги лет. Общее нервное ожидание перемен, множество людей — типа меня, — которые эти перемены как бы олицетворяли. Масса проектов — поменять военное образование, ввести новую форму, изменить систему комплектования. Убрать старых маршалов. Расставить на ключевые позиции людей, прошедших через реальные боевые действия.
И глухая ненависть седых генералов с орденами Великой Отечественной.
И — август девяносто первого. Тогда я был в отпуске, а поэтому, никого не спрашивая, пошел в дождливую ночь к Белому дому, понял, что эту толпу армией не сделаешь, но хоть как-то организовать ее можно, хоть чему-то научить, придумать на ходу простейшие команды — рассыпаться, залечь… Это вряд ли помогло бы, начнись худшее, но ведь не началось.
Худшее было дальше. В следующем году. И не на службе. Дома.
— Ах, жена, — выговорила наконец это слово Алина.
— Ну и ребенок, квартира тридцать метров, грошовая зарплата. И как-то сразу получилось, что выходила она замуж за блестящего офицера, аксельбанты, парады, звезда на груди, а тут вдруг этот офицер оказался как бы нелучшей партией. Обстановочка в доме несколько изменилась. Меня там, мягко говоря, перестали замечать.
…Это было время, когда из рядов увольнялись сотнями, поскольку это оказалось разрешено. И история получилась очень типичная. Старый, надежный, проверенный друг сказал мне, что ему нужен человек по новой профессии — пиар, открывались новые возможности по части продажи белья, я должен был командовать его продвижением, включая рекламу и многое другое. Да просто нужен был надежный, дисциплинированный и знающий языки человек.