Дегустатор
Шрифт:
Так кто же я теперь, кто этот странный человек в черном? Человек, который благодаря шляпе стал выше? Протестантский священник?
А давайте так: я тот, кто не даст просто так себя выкинуть вон. Да, вернуть ничего не удастся. Но можно хотя бы…
Ради собственного удовольствия…
Для начала — понять: кто нас уничтожает? И зачем?
Были девяностые годы. Тогда уничтожалось все, и это было нормально. Мы привыкли.
Но сейчас вам тут не девяностые.
Мы уже прожили несколько хороших лет, и особенно прошлый, этот грандиозный две тысячи пятый год, когда все и у всех получалось. А девяностые — какой же то жуткий был сон.
У меня был свой прилавок на рынке в Сокольниках, с мирной и уважительной продавщицей Марией Сергеевной (работала когда-то во Внешторге секретаршей заместителя министра). Я подтаскивал ей неподъемные коробки, в конце дня оттаскивал остатки обратно в багажник; а рядом торговал носками и майками неплохой парень Витя, который раньше был историком-китаеведом. Он и рассказал мне одну занятную историю.
Как-то раз за соседним прилавком — это было на другом рынке, годом раньше, — он увидел что-то родное: неужели настоящие китайцы, пусть и северные (они внешне отличаются от всяческих южан)? И решил вспомнить ушедшее, заговорив с ними на их языке.
Но китайцы оказались бурятами из Улан-Удэ, зато от соседнего прилавка, где помещались вполне русские на вид личности, он получил ответ на чистом изысканном мандарине. Так встретились коллеги…
Да мы все там встречались тогда, на этих рынках. Биоинженеры, медики, люди, вышвырнутые из Института космических исследований, специалисты по китайскому и португальскому — мы все были там.
Честное слово, я не помню — возникли какие-то провалы в памяти — куда и как уходили эти страшные месяцы и годы. Да они и страшными не были — мы не успевали бояться, а потом, это же весело, пережить еще один день: вот вам, гадюки, вот вам!
Но не говорите мне, что девяностые — время славных побед. Ведь я тогда тоже жил и — хотя из памяти стерлись целые месяцы — помню слишком многое. И помню, как приходила зима, как мягкий снег заносил ряды прилавков и торговых павильонов, и над рынками, над этим белым притихшим царством звучал гимн тех дней — жалобные и гордые вздохи скрипок, музыка из фильма «Профессионал».
И теперь, когда мы все это пережили, вы нас так просто не сломаете.
Я бесцельно шел по проспекту Мира, по правой стороне, к центру. Итак, враг есть. Давайте только разберемся, один это враг или несколько совершенно разных. Мой, Алины, барона Зоргенштайна, которого я никогда не видел. Ну вот просто разберемся, сделаем пару мысленных шагов — всегда ведь можно остановиться.
Я просто гуляю, я не сижу над листом бумаги, где можно вычерчивать схемы, как положено детективу. Гуляю и не мешаю мыслям, даже самым диким. Пусть их будет как можно больше. Пусть вспомнится вся та куча информации, которую я получил за последние месяцы — и бездарно упустил.
Если бы я мог поговорить с Алиной! Ведь она на самом деле сказала так много, просто я не думал, что это важно. Да ведь она знала почти все, понятия об этом не имея.
И вот вам самая очевидная зацепка — эта склонность моего воображаемого пока противника работать на редкость грубо и грязно. Что там была за вторая причина, по которой Алина наняла частных детективов разбираться, кто я такой: эти люди, говорила она, вполне способны подослать к ней уголовника-соблазнителя… и зачем? А тут много вариантов. Фотографии, выложенные в Интернет. Биография соблазнителя: три года колонии за совращение малолетних. Ну и, в результате, газетная колонка — не Ядвиги, но кого-то классом пониже.
Или — не совсем так, а, допустим, шантаж, чтобы вынудить ее… ну, уйти. Уйти с поста главного редактора самого престижного журнала мод в стране.
Хорошо, значит — все три ипостаси врага склонны к грязной работе.
Настолько, что их боятся. Боится даже бывший владелец La Mode. Джейсон, кажется? Уступил им свое издание без писка — или не стал выкупать его. Потому что эти люди, как уже сказано, работают вот такими методами.
Еще зацепки: чем они вообще известны и что делают — они, судя по всему, скупают все подряд, в Европе, России… Просто швыряют деньги и все скупают.
Что именно? Винные хозяйства — да или нет? Дома моды, говорила Алина? И — издательский дом, который, по контракту, должен издавать на территории России журнал Алины? Стоп, на самом деле я не знаю ни полного списка этих журналов, ни их направления. Но в любом случае это мода, стиль, все те же фальшивые звезды, живущие фальшивой жизнью. Я не знаю даже, что им было нужно, этим скупщикам, потому что Алина держится, а значит — побеждает, ее журнал существует, то есть того, что им было надо, они еще не получили. Они хотели себе взять все издания или только одно? Ведь ничего же не знаю.
Хорошо, зато они — если это те же самые «они» — уже получили мой журнал. Или думают, что получили.
Я продолжал двигаться лицом к солнцу по проспекту. Под ногами вспыхивали стразы Сваровского — среди пего-бурого старого снега играли кристаллы другого снега, только что выпавшего, и они же эфемерными искрами кружились в воздухе.
В нагрудном кармане проснулась жизнь — нудным гудением. Как-то в эти недели он затих, мой телефон, звонков стало совсем мало.
— Старик, я стою у винной полки, — раздался в ухе голос. — Посоветуй, а? Вина стало совсем мало, скоро и вовсе растащат, так хочется хоть напоследок…
Кто это, дьявол его возьми, почему он думает, что я узнаю его по голосу среди проспекта, с его гудящими машинами и гулом шагов и голосов? А, неважно. Просит — значит, надо.
— Тебе зачем именно надо, для какого случая и какого, красного или белого? И еще: ты в каком магазине? А-а, ну отлично. «Ежик» — это достойно. Значит, так, шагай к полке с Испанией… так… случайно «Графини Леганса» нет? Хорошо, тогда ищи бутылки в тонкой проволочной сетке… Есть? Это не очень, но — год какой? Ищи девяносто четвертый или девяносто пятый, великие годы в Риохе даже в самых слабых хозяйствах. «Берберана» — это будет дорого, хотя неплохо. А, ну вот. Семьсот рублей? Неважно, что впервые видишь. Как минимум это будет вкус такой, что ли, пьяной вишни, с оттенками кожи… Густое, нежное. Да, бери спокойно две.
Это действительно происходило — Костя не ошибся. Винные полки тихо пустели, мои друзья-виноимпортеры распродавали втихую, подпольно, прошлогодние запасы, кто-то уже закрывался. Невозможно было поверить, что выросший из ничего за несколько лет прекрасный винный мир целой страны вдруг начнет рушиться на глазах, — но он рушился. А кругом шли веселые люди, натыкались на меня, обходили стороной. У них все было просто великолепно. Да, в общем, и у меня… Не считая того, что у меня замерзли руки, обе, в одной был пакет, в другой — уже молчавший телефон.