Дегустатор
Шрифт:
Когда ты в Бланесе — и вообще в Испании, то друзья завидуют тебе, зная, что здесь пьют великие и почти великие вина за невообразимые копейки. Знакомая классика: многоликая Berberana, украшенные медалями различные Ygay от маркиза де Мурьеты; строгое творчество маркиза де Рискаль с серо-седой этикеткой.
Еще адрес: Comercial Romero Ruiz, Mayorista de Licores y Alimentacion, улица Хосепа Тарраделласа, 57. И там, если удастся поговорить недолго с самим доном Ромеро Руисом, он порекомендует то, что нигде больше не найдешь. Rioja Bordon, crianza 1995, Logrono, Bodegas Franco-Espanolas; или S. A. Cepa Lebrel, Rioja, Gran Reserva 1989, Castillo de Fuenmayor.
А если мы заговорили о крови и злодействах, то вот и находка. Когда ты в Бланесе и наступает поздний вечер, когда собачки уводят хозяев по домам, ужин с удовольствием съеден, желток луны заканчивает свой путь от левого к правому краю набережной — то здесь и вообще в Испании остается еще одно достойное занятие: посидеть с сигарой и бокалом бренди, то есть — солеро. И вот она, та самая моя находка, загадка, почти ночной кошмар: Gran Duque d’Alba, solero gran reserva, Williams & Humbert, Jerez, Espana.
Маленькая пузатая бутылочка в картонной коробке, украшенная медальоном с изображением мрачного человека в плоеном воротнике конца шестнадцатого века. Того самого Альбы.
Смотрим предисловие к «Тилю Уленшпигелю»: «Филипп… отправил в Нидерланды герцога Альбу с испанскими войсками… За пять лет своего пребывания в Нидерландах Альба отправил на костер и эшафот свыше восьми тысяч человек».
И вот эта маленькая бутылочка с его портретом. Как странно. Вызов или оправдание?
Не помню, рассказывал ли я тебе, дорогая Алина, про спор, случившийся между мной и Константином. «Нельзя, ну никак нельзя применять к читателю такие сильные средства! — возмущался он. — Нельзя прекрасное выражать через страх и кровь».
Неужели нельзя? Неужели эта маленькая бутылочка солеро не докажет обратного?
Сейчас я закончу этот спор. И, как это ни грустно признавать, в нем я победил. Я опять победил.
Он не мог не промелькнуть в «Тиле», этот страшный человек:
«— Вот он прошел — видел? — спросил переодетый дровосеком Уленшпигель, обращаясь к Ламме, который был в таком же наряде. — Видел ты грязную образину этого герцога, его плоский лоб, низкий, как у орла, и бороду, напоминающую конец веревки на виселице? Удуши его, Господь! Видел ты этого паука с длинными мохнатыми ногами? Пойдем, Ламме, пойдем, набросаем камней в его паутину…
— Ах, — вздохнул Ламме, — нас сожгут живьем!
Этот разговор происходил в яме, вырытой среди чащи; выглянув сквозь листву, точно из барсучьей норы, друзья увидели красные и желтые мундиры шедших по лесу герцогских солдат, оружие которых сверкало на солнце».
И вот вам бутылка великого солеро, упакованная в коробку пресловутых красно-желтых цветов.
Позор и ужас Нидерландов позади. Два канделябра на необъятном столе — вот вам и цвет солеро, цвет светлого красного дерева, в нем дрожат огоньки свечей. Бархатная портьера — а это мягкость ароматов сливы и чернослива. Большая, жилистая рука на подлокотнике кресла, все прочее скрывается во тьме кабинета. Рука эта медленно перемещается к краю стола, берет пузатый бокал. Глоток — живой, мягкий, ласкающий огонь, без страшного запаха копоти костров для казней на площадях.
Да, тот огонь был, он жег людей напрасно, он не спас от поражения. Но этот, огонь винограда… где его горечь? Только солоноватый у корней языка вкус, только мощный аккорд ароматов —
Пусть старый герцог, проигравший свою страшную войну, делает глоток. А я сделаю свой: глоток аромата и огненной мягкости.
Это страна огня. Это праздник или опера, где каждое слово звучит как музыка красно-желтых пылающих тонов: палабрас, тапас, кесадилья, вино тинто, дос коразонес — дос хисториас, беса ме мучо; и, когда ты в Бланесе, через это веселое пламя лишь иногда холодным голубым огнем пробивается: Россия, Лета, Лорелея.
Типы и прототипы, или Традиционная глава благодарностей
Это — книга о вине, а потом уже все остальное: роман про любовь, детектив и прочее. И подозреваю, что у многих недобрых людей по ходу чтения возникнет мысль: а раз уж автор выполз-таки из любимых им средних и не очень средних веков, оставил на время столь же любимую Азию, вторгся в сегодняшний день и пишет о вине — то как там насчет рекламы и этого самого, product placement?
Так вот, никто пока не додумался, чтобы мне за все эти штуки платить. А если бы додумался, я бы не согласился. Может быть, на каком-то этапе кто-то захочет поместить рекламу на обложке или около нее — но роман уже сделан и меняться не будет.
С проблемой «рекламности», конечно, пришлось помучиться. Поначалу я пытался чуть изменить фамилии виноделов и названия вин. Но пока речь шла о чем-то в России мало известном, все было хорошо. А дальше начались сложности. Не надо быть винным аналитиком, чтобы догадаться, кто такой Мигель Торо. В Испании он такой — один, а тут еще почти точный адрес, неподалеку от Барселоны… А два знаменитых вина из Пьемонта? Ну, братьев Чиледжи мало кто знает. Но вина их угадают, как ни выкручивай итальянский язык. А Анжело Гайя — зачем уродовать его имя, если даже не очень просвещенный потребитель все равно догадается, о ком речь? Он Гайя. Великий и единственный.
В итоге я решил менять имена только тех персонажей винного мира, которые оказались литературными героями, то есть делали по моей воле вещи, коих в реальной жизни не было. А что касается великих вин, тут надо знать одну особенность этого рынка.
Эти вина квотированные. То есть на всю Россию владелец отводит квоту, скажем, в пятьсот бутылок. И проблема тут не в том, чтобы их разрекламировать и продать. Сами улетят в дрожащие от радости руки. Проблема в том, как импортеру выклянчить квоту побольше. То же касается особо знаменитых сигар. Куба производит их не более миллиона штук в год на весь мир, а больше пригодной земли там нет. Рекламируют в этом мире новинки, то есть нечто, вызывающее пока сомнения. И не более того.
Была и вторая проблема, связанная с вторжением автора в непривычный ему век. С прежними историческими романами у меня случалась довольно забавная ситуация — кому-то из читателей казалось, что о прежних временах нельзя писать современным языком. Надо стилизовать даже авторскую речь под древность, в общем, под эпоху. То, что очень малозаметная стилизация там все-таки присутствует, им показалось недостаточным. Ну это ладно. А вот вам новая проблема — исторический роман про современную Россию, про 2005–2006 годы (а это уже — история, другая эпоха, другое самоощущение людей). И тут тоже языковая проблема. Называемая матерным языком.