Делай, что должно. Легенды не умирают
Шрифт:
Думать и рассуждать было не время. Только любить, отдаваться целиком и полностью — обоюдно.
***
В очередной визит Керса, Белого и Фарата в лекарский центр Яр, необычайно собранный и серьезный, попросил их появиться завтра.
— Мне будет нужна ваша помощь. Вернее, ваша подпитка. Эллаэ, Ниилиль, ваша тоже.
— Ты хочешь объединить все Стихии? — слегка хмурясь, уточнил Фарат. — Это опасно…
— Я знаю, — просто сказал Яр. — Но я уверен в себе и в вас. Больше, чем я смогу пропустить через себя, вы не отдадите.
Он закончил восстановление сожженных мышц, нервов и сосудов, и собирался последним рывком закончить лечение побратима. Нарастить кожу, восстановить волосяной покров, запустить на полную мощность работу всех органов
Удэши переглянулись. Они впервые сомневались, хотя бы потому, что так никто никогда не делал. Да, лекари разных Стихий могли объединяться, но каждый отвечал за свой участок работы, и никогда еще силы не смешивались в одном человеке.
— Эона, ты точно уверен, что выдержишь? — прямо спросил Фарат. — Мы не сомневаемся в твоем умении, но ты — нэх.
— Я — Хранитель. Да, я выдержу, — он улыбнулся спокойно и уверенно, хотя выглядел истощенным и уставшим. Еще бы — постоянное напряжение четырех месяцев непрерывной работы вымотает кого угодно, но, будь Кречет в сознании, наверняка сказал бы, что это ж Эона, кому, как ни ему?
И удэши сдались, соглашаясь. И знал бы Яр, что чуть ли не впервые древние создания все, как один, маялись целую ночь, как самые обычные люди, терзаясь и не зная, что их ждет завтра.
Но он спал. Спал и набирался сил, прежде чем сделать невозможное.
Утро было прозрачным, вечером над Фаратом прошел ливень, вымыв город до хрустального звона. Яр потянулся, улыбаясь:
— Айэ амэле, Эллаэ.
Воздушник ответил хмурым взглядом.
— Успокойся, скоро твой крылатый глаза откроет.
Эллаэ поперхнулся вдохом, и Яр со смешком полюбовался предивным зрелищем: краснеющим удэши.
Все-таки братья были до изумления похожи: оба переменчивые, сотворившие неведомых зверей — Яр уже слышал о других таких, начинали появляться еще, как когда-то впервые возникли Стражи. Может быть, реакция Стихий на все происходящее? На ненависть людей и пробуждение удэши? Что ж, тогда время покажет, на что способны эти новые, еще никак не названные нэх. Их далекий предок же сумел натворить дел и войти в историю — и вовсе не из-за одних лишь крыльев своего дракко! Может, и он общался с удэши, затерянным где-нибудь в песках? Может быть, его дети тоже несли в своей крови чистую силу Стихий? Яр не знал, а времени наведаться в Архив и покопаться самому или отправить запрос не было. Потом озаботится, когда разберется со всем. А пока нужно было помочь братьям. И он лишь усмехнулся, представив, каким же огненным смерчем будет выглядеть эта пара — если Белый с Кречетом опять единым костром горят.
Все еще пламенея щеками, Эллаэ убрался в ванную, приводить себя в порядок. Яр встал, застелил постель. Когда он закончит — палата им с Кречетом больше не понадобится. Он был в этом полностью уверен. Эллаэ вышел, и он тоже отправился умываться.
Скоро придут удэши, и они начнут. Он не знал, сколько времени займет ювелирное сплетение четырех стихий в исцелении Кречета, поэтому после умывания плотно позавтракал, почти удивив своим аппетитом окружающих. На вопросы только отмалчивался — не хотел, чтобы им помешали, а если сказать лекарям, что задумал, начнется натуральный цирк. Попробуют запретить, он был уверен. На него и так уже смотрели порой такими глазами, что Яр подозревал: не будь постоянно рядом Эллаэ, стукнули бы по затылку аккуратненько, или в еду что подсыпали — не варвары же какие-то — и все. Быстро бы закончили с Кречетом, а его самого неделю спать бы заставили, и после еще доказывали, что поступили абсолютно правильно. Именно поэтому он так ни с кем из местных лекарей и не сдружился. Знаться знался, но понимал: здесь его методы не приживутся.
Надо уезжать в Эфар, продолжать практиковать там, пробовать, искать. Горы — поймут. Закончит с Белым — и все, домой. Подумал и аж замер на секунду, осмысливая. Да, дом — в Эфаре. Тисат и Ткеш… навсегда останутся в его сердце, но жить ему в Эфаре, там его земля, его майорат, там его ждет Кэлхо. Мысли о невесте были тем, что помогало держаться все это время. Он чувствовал: она ждет, переживает, знает, что он помнит о ней. Если бы была возможность, выбрался бы к ручейку какому, нашептал над водой, как любит ее. Ниилиль вот выбиралась, и он был уверен, что наверняка передала через Амлель или кого из ветерков, и не раз. Теплая братская любовь к названной сестренке всколыхнулась в сердце, и словно отвечая ей, распахнулась дверь в палату, Ниилиль с привычным уже писком повисла на шее:
— Айэ амэле, аттэле! — и залепетала, снова выглядя совсем девчонкой оттого, что волновалась: — Не передумал? Уверен? Я буду помогать!
— Будешь, иммэле, обязательно. Тише, тише.
Он бы и Янтора попросил присутствовать, но боялся, что удэши перенапряжется. Он даже ветром еще не взвивался, хотя раны уже зажили, ходил, как все. Подолгу просиживал на крышах Фарата, а тот только рад был. Им было о чем поговорить, двум древним удэши.
Керс и Белый ввалились в обнимку, как-то сразу задвинулись в угол комнаты, переглядываясь и ловя быстрые поцелуи. Яр видел: что-то у них за это время изменилось, Керс стал как-то потише, а Белый — поуверенней. И усмехался: глядишь, так и дети пойдут, как все уляжется. Что удэши не позволит себе вольностей, пока ситуация еще слишком опасная, Яр тоже не сомневался. Янтор вон к Ниилиль и пальцем не прикасался, терпел.
Эллаэ уже ждал, сидел на койке, нервно перебирая пальцами край покрывала. Последним явился Фарат, соткался, как обычно, посреди комнаты, звякнув тихонько окнами, и уверенно прошествовал к двери, закрыв ее наглухо.
— Ну вот, Эона, теперь нам никто не помешает.
— Хорошо, — Яр обвел их взглядом. — Начинаем. Возьмите меня за руки. Эллаэ, держи Кречета, как всегда. Ниилиль, когда попрошу, напоишь меня.
Он вплотную подошел к висящему внутри почти невидимого воздушного кокона побратиму, закатывая рукава и окутывая руки пленкой воды. Осторожно, почти невесомо коснулся обнаженных мышц — зрелище было, честно признаться, страшное: с Кречета словно полностью сняли кожу, но за эти месяцы он уже настолько привык к нему, что не видел ничего странного или ужасного. На плечи легли четыре ладони: горячая, обжигающе горячая — Керса, прохладная, мягкая и словно бы немного влажная — Ниилиль, жесткая, тяжелая — Фарата, легкая, но тем не менее надежная, холодная — Эллаэ. Их сила была такой же. Она потекла в его вены тонкими ручейками, наполняя и превращаясь в нечто, чему названия и определения Аэньяр придумать не мог. Ему и некогда было думать — он прикрыл глаза, беззвучно шепча детскую считалочку. По сути, слова не значили ничего, это был просто способ сосредоточиться, привести силы к балансу.
— Раз — лепесток, два — листок, три — воды глоток…
Его ладони окутало радужное сияние, медленно, по иту, распространяясь на тело Кречета.
— Шесть — искорка…
Он перестал быть собой, стал выточенной из алмаза химической ретортой, в которой они смешивались, как в самом начале творения Стихий.
— Десять — камешек…
Всего пятнадцать. Пятнадцать чего, Яр к концу и не помнил, губы шептали сами, если они были, эти губы. Плеснуло по ним прохладой, когда понял, что пересохли, согрело тело теплом, когда дошло, как замерз. Под руками сильнее разгоралась искорка, билось сердце, не медленно-тягуче, а все быстрее и яростней, прогоняя последние сомнения: Кречет будет жить.
Сияющий радужный сгусток полыхнул в последний раз, и погас, все его сияние впиталось в кожу — розовато-белую, пока еще тонкую, наверняка безумно чувствительную, но кожу. В коконе воздуха лениво плескались длинные черные пряди.
— Пятнадцать — молния, — сказало что-то, что было и не было Яром, и Кречет открыл глаза.
— Айэ, аттэ, — улыбнулся ему Эона и повалился назад, на руки Керсу и Фарату.
========== Глава 24 ==========
— Раз — лепесток, два — листок, три — воды глоток…