Делай, что должно. Легенды не умирают
Шрифт:
— Амлель.
— Да, Матерь Гор, я поспешу в замок и в город, расскажу всем, кто должен знать, — девочка тут же вскочила, откидывая за спину мокрые косы, бросилась бегом по тропе к Эфар-танну. Там, высоко в башне, горело окно кабинета. Нейха не спала, ожидая вестей.
Акмал потратила много сил, удерживая Эфар, но горы все равно изрядно тряхнуло. Лавины, оползни, камнепады — со всем этим еще предстояло разобраться, и Айлэно с самого начала свистопляски Стихий умчался туда, где требовалась его помощь. Нейха Вайа сама отослала его, уверив, что с ней ничего не случится. Здесь, в Иннуате и долине Эфар-танна, в средоточии сил Акмал, было спокойнее всего. А
Порыв ветра качнул ветви древнего дуба и ворвался в распахнутое окно, заставив собравшихся в зале замолчать. Соткавшийся из воздуха парнишка не удержался на ногах, шлепнулся на задницу, но торопливо выпалил:
— Лакмаль и Тарваш ушли в Стихии! Ворчун мертв! Раненых много, но все живы! Там целители, все будет хорошо! — подорвался с места и вылетел так же, как и влетел — через окно.
Илора ахнула, прижала руку к груди — она и так была нервной, а уж такое вторжение… Новости, дошли лишь мгновением позже, когда сумела осмыслить и унять отчаянно заколотившееся сердце. Теплые руки Раиса легли на плечи, с другой стороны так же обнял Каю Трой.
— Все будет хорошо, — улыбнулся он собравшейся семье. — Яр справился. Они справились.
А ветерок летел, спешил оповестить тех, к кому его послали. Кровь Земли и анн-Эвоэна… Как и десятки его собратьев, разосланные во все концы Ташертиса и Аматана.
Добралась весть и до Фарата. Тот поймал вестника еще на подходе, поднялся на крышу окраинных домов, буквально сгреб из воздуха пискнувшую девчушку.
— Что? Как? — спросил сурово.
— Ой! Ворчун мертв! Лакмаль и Тарваш — ушли. Остальные живы! Ранены почти все, но им помогут!
— Керс? — спросил, а сам аж замер, застыл. Чуял боль и тревогу побратима, чуял, как свою. И не знал, чего и ждать.
Девочке понадобилась пара секунд, чтобы вспомнить.
— Жив! Его человек ранен!
— Спасибо. Лети уж, — Фарат осторожно поднял руки — будто пугливую птицу с ладони отпускал.
И, когда удэши улетела, еще долго стоял, глядя вдаль, туда, откуда должны были появиться ушедшие на бой. Не скоро: раненых будут везти осторожно, неторопливо. Раненых… Керс, что случилось с твоим белогривым, что ты настолько места себе не находишь?
Покачав головой, Фарат ушел: нужно было сообщить Совету Чести, нужно было успокоить людей, помочь с разбором завалов. Не все дома выдержали, он спас, кого мог, предупредил, укрепил стены… Но были и погибшие, и пострадавшие. Ему будет, чем заняться в эти дни.
И все равно они тянулись невыносимо медленно.
Фарат находил себе все новые и новые дела, но невольно вслушивался, сосредотачивался на тянущейся вдаль кровной связи, пытался понять: лучше ли? Легче ли? Скоро ли приедут? Лекарей предупредил, да те и сами готовились, понимали: простые раны и на месте затянут, а вот к ним прибудут те, кому сразу помочь не смогли. Так и оказалось.
Их везли долгих три недели. Медленно-медленно, бережнее, чем новорожденных. Потому что, по-хорошему, их вообще нельзя было перевозить: ни Кречета, ни Янтора, принявшего на себя основной удар алмазных осколков. Везли в спешно пригнанном «Дрейке», оборудованном по последнему слову лекарского искусства. Рядом с ранеными сменялись лекари, но подпитывали и вливали силы они не в удэши и огневика — в Ниилиль, Аэньяра и Эллаэ, лишь благодаря которым те держались за жизнь.
Яра окружающие какими только словами не поносили за его очередное озарение. Но никто не мог поспорить: если бы не внезапное побратимство — Кречет не выжил бы. Не справился с ранами, которые теперь Стихии честно делили на двоих. И пусть физически Яр был абсолютно цел, но сердце в его груди билось за двоих. И эхом колотилось сердечко Ниилиль, которая не отходила от Янтора, прибавив разом несколько сотен, если не тысяч лет. Эллаэ, тоже раненый, но гораздо легче Янтора, тем не менее находил силы поддерживать дыхание обоих бессознательных, а еще ободрять Ниилиль и Яра, иногда тихонько насвистывая что-то свое, ветреное.
Так же осторожно везли остальных раненых, пусть и не столь тяжелых, но это не значило, что им доставалось меньше заботы. Пожалуй, некоторым её доставалось даже чересчур. Белый был готов сбежать хоть куда, но попросту не мог: лекари разводили руками, не зная, получится ли восстановить ему зрение. И, вместо того, чтобы ехать на роллере вместе с остальными «всадниками», он был вынужден сидеть где-нибудь, куда посадят. На ощупь пытаться исследовать окружающее, «видя» робкие проблески, лишь когда рядом был огонь. Или Керс. Тот готов был весь мир сжечь, лишь бы любимому в нем было хорошо. Это Белого злило еще больше. В конце концов он прибился к компании в «Дрейке», из которых разговорчивым был только Эллаэ, да и тот по большей части к концу пути устал и молчал.
Керсу в салоне места уже не нашлось. Его забрали к себе «всадники», везли по очереди. Пытались ободрить, но не получалось: оба огневика притухли, даже друг с другом почти не общались, будто не пылали до этого одним неделимым огнем.
Яр иногда поглядывал на Белого, но помалкивал и помощь не предлагал: слишком уж выматывался, держа Кречета, ни на что другое его сил, что собственных, что заемных, сейчас попросту не хватило бы. Только уже за пару дней до приезда обронил хрипло:
— Наберись терпения. Я помогу, как только выкарабкается Кречет.
Чувствовал, что труд будет кропотливым и сложным, оттого и говорил о терпении.
«Мы выиграли битву за Льяму, но не войну. Как ни печально это осознавать, война с искаженными будет длиться, пока существуют те, кого Стихии одарили магией. Потому что всегда, всегда будут те, кому захочется получить больше силы, не прилагая к этому никаких усилий. Всегда будут безумцы, польстившиеся на то, как просто отыскать и взять Темный Огонь или Дурную Воду. Сколько бы наставники ни твердили, что легко давшись в руки, они извратят суть мага, всегда будут самоуверенные глупцы, которые решат, что уж они-то точно справятся с темной стороной Стихии».
Яр вспоминал эти слова и как никогда четко понимал, что его предок был прав. Они выиграли битву с древним безумцем, но остались люди, еще более напуганные, чем раньше. Никто из них, опять же, не был свидетелем этой битвы, никто из них не видел Ворчуна вживую. И подвиг тех, кто его победил, снова будет пересказан с чужих слов. Хотя сейчас любой может увидеть воочию, как под воздействием силы Ворчуна изменилась земля западного региона, для радикально настроенных магоненавистников это лишь послужит очередным доказательством опасности Стихий. Всегда будут те, кто решит, что без магов людям будет житься вольнее и спокойнее. Те, кто поставит им в вину землетрясение, пожар, наводнение или засуху, суховей или буран. Те, кто не постесняется обвинить лекаря-нэх в смерти больного, а танцевавшего на празднике огневика — в неурожае.