Делай со мной что захочешь
Шрифт:
Но он нервничал все больше и больше.
Он стал замечать, что, когда говорит с матерью, или с сестрой, или даже с посторонними где-нибудь в магазинах, голос его звучит почему-то звонко, жизнерадостно. Это не было похоже на Джека, это говорил не Джек. Кто-то другой, кого он не узнавал.
Затем однажды утром, во время завтрака, пытаясь подбодрить мать, он заметил, что потирает руки, точно собирается показать ей что-то любопытное — какое-то фокус, трюк. И он в растерянности замер — это же не Джек. Это был кто-то другой — озабоченный, взволнованный, виноватый.
И мать тотчас сказала, неверно
Когда Хоу вызвал ее, она направилась к возвышению для свидетелей с таким видом, словно шла к причастию — исполненная веры, застенчиво, но не медленно. Как-никак общественное место. Она показалась вдруг совсем худенькой. «Стареет», — с тревогой подумал Джек. Волосы ее лежали аккуратными мелкими волнами — совсем как у женщин-присяжных, и на ней был очень простой синий костюм, очень темный, словно она носила траур.
Она и отец Джека обменялись взглядами — Джек был уверен, что так оно и будет, — мгновенными взглядами, как два чужих человека, оценивающих друг друга.
Теперь Хоу заговорил мягко. Любезно. Мать Джека сидела, сжав руки. Как явно было, что она говорит правду, что она не может придумать никакой лжи… Да, да, она подтверждает предыдущие показания насчет своего сына Рональда. Снова уже известные факты: родился в 1943-м, первые признаки ненормального развития — в 1945-м, был обследован доктором …. в …. клинике; в. … медицинском центре; снова прошел обследование… снова…
Но в его состоянии ничего не менялось?
Ничего.
А теперь мать Джека заговорила слабым, еле слышным голосом. Джек впился в нее взглядом, точно желая внушить ей, чтобы она держала себя в руках. Она должна держать себя в руках… Но когда Хоу начал спрашивать про то, как Рональд убежал из дома, и отправился бродить, и пролез под проволочной оградой, мать умолкла, словно сраженная стыдом: ведь это был ее сын, ее сын!
Хоу мягко сказал, что, к сожалению, он вынужден ее об этом спрашивать, так что…
Так что…
«Хоть бы она говорила получше», — думал Джек. Он чувствовал, как ей стыдно, да, он уже несколько месяцев чувствовал, что ей стыдно, и все равно она должна говорить лучше, не выглядеть такой виноватой! Ему хотелось прикрикнуть на нее. Сейчас ничто не имеет значения, кроме того, чтобы она хорошо выступила, чтобы заставила всех поверить ей; десять лет жизни Рональда, все связанные с этим мучения, и неприятности, и потрясение, вызванное его смертью, — какое это имеет значение, какое имеет значение все это? Важно лишь коротенькое выступление, которое она должна сейчас как следует сделать!
…умер в больнице… в Детройтском пункте скорой помощи… там… он… случился обвал… его придавило цементными блоками и…
А потом?
А потом?
…потом он перестал быть самим собой… мой муж… стал опускаться… он… я все плакала — так мне было страшно… А после Рождества он стал поздно приходить домой и…
Раньше с ним никогда этого не случалось?
Нет.
Никогда прежде не приходил домой пьяный? Не обижад вас?
Нет. Нет.
А как он начал вас обижать?
…пытался меня запугать, спрашивал, верю ли я в то, что можно читать чужие мысли… слышать голоса… чтобы кто-то тебе указывал, что надо делать… Говорил, что Господь наставляет его.
Наставляет?
…насчет Ронни, насчет мистера Стелина… Что мистер Стелин теперь предал Ронни, что…
И она говорила и говорила своим тихим, робким голосом, говорила пристыженно — про Стелинов, и про то, как ее муж звонил им по телефону, и какой это был стыд, какой стыд, и как она просила его прекратить, и как муж ударил ее, а потом сын просил его прекратить, и он ударил сына… и как Стелин оскорбил его.
Как?
Она помедлила.
Миссис Моррисси, как Нил Стелин оскорбил вашего мужа?
…он сказал… сказал…
Вы сами слышали это по телефону?
Да, я слышала его, слышала голос, слышала, как мистер Стелин кричал… он сказал, что мой муж сумасшедший, что он сумасшедший и…
Мистер Стелин так и сказал, что ваш муж сумасшедший? Да.
Он это сказал, именно это слово?
Да. Сумасшедший.
И вы очень испугались?..
Она раскрыла было рот, помедлила, а потом все-таки сказала, глядя в упор на Хоу, боясь отвести взгляд. Вот теперь Джек уже не знал, говорит ли она правду, потому что не вспомнил, не мог вспомнить «правду» того вечера семнадцатого января, но ему показалось, что мать говорит так, точно это неправда. Отвечала она сбивчиво. Зал ожил, вздохнул с облегчением, когда Хоу в качестве доказательства представил несколько увеличенных фотографий того, что натворил отец Джека в тот вечер у себя дома. Разбитая посуда, разбитая лампа, острые осколки — словно частицы головоломки. Джек с волнением вглядывался в лица присяжных и спрашивал себя, видят ли они там, в этих черно-белых фотографиях, то, что им преподносят.
…как одержимый?
…сам не свой, не мой муж. Не Джозеф. Это…
Не ваш муж?
Не Джозеф. Не Джозеф. Чужой.
Тогда другой юрист поднялся, чтобы допросить мать Джека, и он был столь же мягок, как Хоу. Но он задал ей всего два не имеющих отношения к делу вопроса и затем вежливо отпустил, словно заранее знал все ее ответы и они не имели для него значения. Как и она не имела значения.
Теперь настала очередь Джека.
Теперь он вышел вперед, чувствуя, как внимание зала переключилось на него, взгляды всех обратились к нему. Даже глаза судьи — но в них ничего нельзя было прочесть. Джек репетировал это не одну неделю, не один месяц, но он не представлял себе, что все будет как во сне, что он будет идти среди напряженного молчания, среди тишины, неся в себе свой страх. Ноги у него были словно ватные, и, однако же, колени сгибались и разгибались как обычно. Руки дрожали, и, однако же, эта дрожь была вроде бы внутренней, ни для кого не заметной.
^от он повернулся, вот сел. Лицом ко всем. Вот, сев, увидел перед собой зал — и это было как шок. Все смотрели на него, разные люди с интересом смотрели на него. Даже отец смотрел — его тупой стеклянный взгляд был устремлен на то место, где сидел Джек, но он словно бы и не видел Джека, не узнавал своего сына на таком важном месте.
Джек почувствовал, что начинает терять сознание, что сейчас отключится мозг. Но он не упадет в обморок. Он заставил себя дышать медленно, глубоко, как тренировал себя раньше, репетируя эту минуту, как внушал себе. Никакой паники. Нет. Никакой.