Делирий
Шрифт:
Когда после боя вернулся к себе домой, позволил себе расслабиться, полакомившись запретным плодом, сделал себе укол аптечного стылого лакомства. После инъекции погрузился в наведённый медикаментом и пережитыми накануне событиями мир мрака и насилия, где действовал, как настоящий король, хозяин окружающего его бушующего ада.
Быть сильным мне, помимо тяжёлых изматывающих тренировок, помогали особые методы подготовки. Например, я увлекался запрещённым и потенциально опасным методом кровяного допинга. Недаром я был познакомился с хирургом Владимиром Слоником. Выяснив его тягу к халявному сексу, я подгонял ему знакомых, относительно юных проституток, а за это он раз в год проводил мне небольшую операцию с кровью. Из меня выкачивали триста граммов крови, консервировали её на месяц, а по его прошествии – вливали в меня обратно. Организм, потерявший столько важной для его
Я любил путешествовать и однажды побывал ранней весной на севере, когда олени начинали отращивать новые рога. Там меня угостили свежей оленьей кровью. Она вставляла не хуже стимуляторов. Агрессия, выносливость, повышение потенции и все пироги. Ух, моя сила росла в геометрической прогрессии. После первого опыта я крепко подсел, стал настоящим кровопийцей и два раза в год стабильно посещал оленья стойбища. В течение десяти дней пил из зверушек кровь. По стакану в день. Такого заряда красной бодрости мне хватало на полгода. Приезжал я обратно в город посвежевшим и по-хорошему злым. Искал драк везде, где только мог. Дрался один на один, один против двух, один против толпы. После таких брутальных зарубов возвращаясь домой мне нравилось пускать в себя дозу аптечного стылого кайфа. На фоне пережитого он выстраивал для меня мрачный мир, наполненный кровью, увечьями, ультранасилием. В этих ярких, казавшихся мне реальнее жизни фантазиях плескался, как рыба в воде, кайфовал и наслаждался откровениями своей больной психики. По окончании действия медикамента галлюцинации не меркли подобно снам, а надолго застревали в памяти, бережно сохраняемые и обсасываемые со всех сторон разумом, а потом, выпустив в сознание весь свой ядовитый сок, опускались осенними и листьями в подвал подсознания на вечное бережное хранение.
Я рос над собой, не упуская ни малейшей возможности открыть для себя новое. – "В жизни нужно попробовать всё. Она коротка, а смерть близка», – так рассуждал я. В бога как в единое вселенское существо, сидящее на троне мироздания, благое и всё знающее, понимающее, я не верил. Война быстро лишила меня этих абсурдных иллюзий раннего детства человечества. Для меня были ближе представления о других мирах похожих на сырые погреба, в которых чешуйчато тёрлись и копошились во мраке глистоподобные демоны, для которых мы, люди, могли быть только пищей.
Мистика демонов, по крайней мере, прислонялась вплотную к жизни и пока не противоречила новейшим научным данным. Тем не менее, я охотно изучал духовные практики востока, особенно те, где просветление достигалось путём разнообразных медитаций. К ним меня тянуло. Изучив порядка десятка их разных видов, остановился на самой простейшей из них -трансцендентной медитации. С целю получения от неё наилучших результатов лазил по пещерам, поднимался высоко в горы, уходил далеко в пустыни, леса и там медитировал, оставаясь в одиночестве, срывая с себя синтетические покровы цивилизации, отказываясь от внешнего, погружаясь во внутреннее.
А ещё я любил преодолевать свои страхи, испытывать свою выносливость, силу. Для этого прыгал с парашюта, посещал анатомический театр, заставлял партнёров на тренировках душить меня до потери сознания. Прыгал в прорубь в январе, ходил по углям. Меня кусали пауки и змеи, которые всегда вызывали у меня омерзение. Я мучился от их яда, терпел и лечился от последствий, но цели свои достигал. А как апогей я пришёл на собачьи бои, да не просто так за посмотреть, а в качестве одного из псов. С детства, с того случая, как меня укусил сторожевой соседский пёс прямо в голову, собак я боялся до дрожи в коленках.
На тайное событие драки человека и пса пришла уйма охочего до кровавых зрелищ народа. Мне было незачем светить свою физиономию народу, поэтому выступать мне пришлось в резиновой маске. Маска изображала одного из кровожадных богов южной Америки – Ах-Пуча. Торс я предварительно оголил, штаны надел плотные, сшитые из брезентовой ткани, на ногах у меня красовались тяжёлые военные ботинки.
Настроившись с помощью боевой медитации, впустил в себя беса войны, наполнившись адреналином и чистой яростью зашёл в вольер (такой деревянный ящик без крыши и с утоптанной землёй вместо дна), ограждения которого доставали мне до середины груди. Представление происходило под открытым небом ранней весной за городом, в ста километрах от столицы.
Высокое мартовское небо манило своей глубокой синевой. Маленькое солнце разогревалось перед предстоящим ему летним забегом, но в отсутствии естественных экранов туч, дарило обман предварительных тёплых ласк. Дышалось свежо, свободно. Я так ясно видел всё вокруг – мелкие детали дальних предметов различались мной с поразительной точностью. Лица, окружающих собачий загон зрителей наплывали на меня, словно отделяемые непонятной силой от самих людей, масками и парили над землёй, целясь в меня мимикой ожидаемого насилия. Вот слева гладко выбритое лицо, кажущиеся вылепленным из мороженного серого теста, надвигалось из лысой головы, презрительно улыбаясь, а справа трясло обвисшими щеками лицо пятидесятилетнего мужчины, а вот из-за других, в тени чужих спин угасало бледным отсветом свечи неподвижное лицо, будто напоённое внутренней мукой. Лица чёрные и красные, бородатые и выбритые до синевы напирали, шушукались между собой, грозили. Так на меня подействовала лошадиная доза адреналина, в одночасье впрыснутая по команде испуганного, угрожающей жизни ситуацией, мозга в мои кровеносные сосуды. Уже только от этого я получал удовольствие армейского ножа, входящего по рукоять в податливую плоть врага. Такие сильные ощущения мне были знакомы ещё с войны. Я и не подозревал как по ним соскучился, даже уличные драки не таили в себе такие поразительно сильные впечатления.
Дверка напротив меня открылась, и из неё появился мой соперник – пёс из породы бойцовых – стаффордширский терьер. Не такой уж большой, но плотно сбитый, мускулистый, короткошёрстый, шоколадно-коричневый, гладкий. Без лишнего лая и угрожающих гримас собака потрусила прямо ко мне. С каждым шагом она набирала ход. У меня оставалось мало времени, и ещё меньше шансов остаться целым.
Пёс прыгнул, целя вытянутыми лапами в мою голень и вытягивая свою шею с головой, уже раззявившей пасть в направлении моих гениталий. Я сделал шаг в сторону, согнулся крючком и вытянул вперёд руки. Выбора у меня не осталось: чем-то приходилось жертвовать. Пёс ловко, пружинисто развернулся и, увидев около своего носа маячившую цель в виде моей руки, снова подпрыгнул, захлопнув свою пасть в смертельном захвате на моём левом предплечье. Боль острая, прожигающая, проникающая вглубь к самым чувствительным крупным нервам схватила крепким параличом. Пока Стаффорд до конца не успел сжать капкан своих челюстей и не стал мотать своей лобастой головой, потроша и уродуя конечность, выворачивая сустав, прокусывая всё больше мускул, повреждая связки, я пропихнул руку ему поглубже в пасть, в глотку, так чтобы он не мог её до конца закрыть, так чтобы ему стало нечем дышать. Правой рукой я вцепился ему в холку и ногами, коленями бил по упругому собачьему пузу, рёбрам. Рёбра трещали, пёс хрюкал и кашлял, моя левая рука сама собой, без особого нажима с моей стороны, обслюнявленным кровоточащим куском мяса вывалилась наружу.
Главное не терять инициативу. Я навалился всем весом на тело четвероного хищника, нащупал пальцами горло и так надавил, что хрящи захрустели. Собака выворачивалась и в какой-то момент, – я не шучу, – приподняла меня от земли и потащила. Я грудью прибивал Стаффорда обратно. Он вертелся и изворачивался, умудряясь и из такого невыгодного положения кусать и царапать, но я своих пальцев с горла так и не убрал.
Через пять минут всё кончилось. Пес, вывалив сизый язык, хрипел, кашлял в унисон с часто поднимающейся в агонии грудной клеткой. Он издыхал. Я вышел победителем из битвы с животным, обученным убивать. Удовольствие от осознания удачно окончившегося эксперимента пьянило, обезболивало укусы. Мне и здесь повезло: повреждения руки оказались несущественными: пострадали мягкие ткани. Остальные три укуса порвали лишь верхний слой кожи.
На этой акции я неплохо заработал. Но главным результатом для меня стало единение с духом природы через убийство. Мои качества, как бойца и убийцы, улучшились.
Особой отдушиной для меня всегда был секс, в котором мои способности изобретательного исследователя проявлялись особенно выпукло. Я испробовал все виды секса: и с половозрелым молодняком, и с относительно пожилыми милфами нимфоманками. Но больше всего меня возбуждал извращённый секс с унижениями и пытками, на которые мои партнёрши соглашались добровольно. Махровый садизм и сладкий мазохизм открывали мне всё новые и новые окна в чёрные души падших людей. Читать в них, как в книгах, стало для меня познавательным опытом, занимательным развлечением.