Делирий
Шрифт:
А ещё наркотики, много наркотиков, буйство, как следствие – душевная болезнь или её отличная имитация, подготовленная под моё появление здесь. О-о, он мой двойник имел время всё рассчитать точно, всё понять, настроиться на мои колебания и совершить подмену наоборот. Подозреваю, не последнюю роль в этой афере играли галлюциногены, случайно послужившие ключом тонкой настройки его сознания. Он, моё изменённое «я», совершил прорыв открытия и, заняв моё место, воспользовался всей мощью энергии переноса, направляемой на меня, а доставшейся ему. Он убежал из одной вселенной в другую. Мою вселенную!
Как последние слова послесловия на посмертном монументе мой затуманенный термическим бредом мозг пронзила игла испуга: а что, если всё это лишь мой шизофренический криз? И я отсюда никуда вообще не выходил, а проклятые врачи навели на мой разум чёрные картины бреда. От этой мысли мне стало так плохо, что и агония плоти отошла на второй план. Мой разум опять понесло как на санках. Как на санках! Кричать не было сил, поэтому я вопил в себя, заключённый в своём теле как в самой прочной, неприступной темнице, из которой уже никогда никуда не сбежать…
А в это время в другой вселенной, находящейся ближе к нам, чем любой предмет в нашей комнате, но фатально недостижимой, живущей рядом, но на ином уровне колебаний, в городской трёхкомнатной квартире веселился беззаботный человек, двойник угрюмого сумасшедшего, терзаемого сомнениями и упущенными возможностями, клон, с удовольствием и облегчением сбросивший оковы пилотной программы. Ранее бездушный автомат накопления благ и возможностей дальнейшего обогащения, сейчас же свободный человек. Вокруг него прыгали пьяненькие пышногрудые девицы, орала весёлая музыка и самые близкие друзья поднимали в чаде угара до краёв наполненные рюмки, стаканы, бокалы. А из кухни, по-прежнему, по-старому, даря необременённое алчными заботами счастье перманентного неочевидного выбора, тянуло вольным запахом жженого кофе.
Делирий
Мне всегда интересовало проверять себя на прочность, как старую золотую монету, пробовать реальность на зуб. Но осознал я Роман Дударев эту не дающую мне покоя потребность в полной мере довольно поздно. Отучившись в московском ВУЗЕ, я вытащил "счастливый" лотерейный билет ограниченного призыва в армию. В нашем институте функционировала военная кафедра, поэтому в войска я пошёл в погонах младшего лейтенанта сухопутных войск, призыва 1993 года.
В возрасте двадцать один год я был вполне сформировавшейся независимой самостоятельной личностью, чему в немалой степени способствовали мои занятия спортивными единоборствами. Спортом я начал заниматься с раннего детства, уже тогда ещё неосознанно подводя себя к краю своих возможностей. Сначала я увлёкся классической борьбой, затем боксом и, наконец, штангой. Но прозрение пришло позднее, тогда, когда я попал на настоящую войну.
В 93-м страна разваливалась на куски, и её духовно кастрированное правительство, судорожно цепляясь за власть, пыталось остановить агонию государствообразующего ядра бывшей империи. Началась первая чеченская кампания. В конце 94 года мою часть перебросили под Грозный. Злонамеренно случился неподготовленный безумный новогодний штурм мятежного города. Постоянно испытываемый страх близкой смерти, реки крови, изуродованные до неузнаваемости труппы наших солдат, грязными руками насилия содрали с меня шкуру гуманистических принципов сосуществования мирного времени. У меня открылся третий глаз. Я осознал себя исследователем, великим экспериментатором. Моя миссия заключалась в изучении вселенной мозга, как отражения изнанки бесконечного космоса.
Уже после третьего боя, окончившегося скоротечной рукопашной схваткой, я совсем по-другому стал воспринимать события. Мне понравилась война, я искренне полюбил это дело. Убийства, охота на людей, парой очень опасных людей, можно сказать: бешенных, лепили меня заново на свой чудный манер. Мой вечный страх никуда не пропал, но теперь я его воспринимал как дар сумасшедших богов. Чувства обострились до предела, никогда ещё раньше я не испытывал такой крайней степени удовлетворения, и чем реальнее оказывалась опасность, тем более живым я себя чувствовал. Парадокс: когда другие зеленели от испуга и плотнее вжимались в землю, я поднимал матерной руганью, пинками своих солдат и шёл в атаку.
Мне, до поры до времени, везло. Первое моё убийство человека мне запомнилось навсегда. Ночью подобравшись к зданию занятому боевиками, забросали его окна гранатами и, стреляя длинными очередями, не щадя патронов, ворвались внутрь. Основные силы дудаевцев на эту ночь покинули свои позиции, оставив всего несколько бойцов для прикрытия. Упорного сопротивления дозорные нам не оказали. Внутри дома нас встретили три разорванных взрывами гранат трупа и оглушённый, весь посечённый осколками, матёрый бородатый боевик. Он лежал в сером сумраке около окна, истекая кровью. Помещение освещалось далёкими зарницами взрывов, окрашивающими непрекращающимися вспышками в багровый цвет серое покрывало низко плывущих над городом облаков. Обе ноги боевика оказались раздроблены, левая кисть держалась на нитках сухожилий и обрывках кожи, но правая его рука продолжала тянуться к автомату. Прямо сцена из фильма ужасов. Ожившая мертвечина.
Мои молоденькие солдатики заворожённо наблюдали за ним, словно загипнотизированные. Закончиться всё для них могло более чем хреново. Я сделал два шага вперёд, вскинул автомат и нажал на курок. Грохот выстрелов, слава богу, вывел солдат из ступора. Пули, втыкаясь в человека, подбрасывали его вверх, рвали грудь. Две или три пули попали ему в лицо, оно сразу перестало скалиться, превратившись в деформированную маску бывшей жизни.
Говорят, что после первого убитого человека болеешь душевной чумой, маешься. Он, первый твой покойник, неотступно преследует тебя, выматывает колючей проволокой воспалённые чужой кровью нервы. У меня всё было наоборот. Я почувствовал облегчение, необычайный прилив энергии с одновременным неудержимым желанием повторить это ещё раз. Надо отметить, что и раньше в боях я стрелял в людей, видел, как они падали, но со мной рядом в передвигающиеся на поле боя фигурки палили и остальные. Я не чувствовал своего личного участия и ответственности в их смертях. Теперь всё было по-другому, можно сказать, встало на свои места. Да, ту атаку замутил лично я, без приказа высшего начальства. А своим подчинённым наврал о задаче, поставленной перед нами штабом полка. Такие операции проводили обычно спецподразделения, а не обычная пехота. Мое преступное своеволие объяснялось просто: моему эгоистичному «я» требовались всё новые дозы экстремальных ощущений. Ставя эксперименты над собой, я перестал считаться с чужими жизнями. К тому же победителей не судят, и за свою вопиющую недисциплинированность я получил в награду медаль. Ха ха, хе хе!
Дальше больше: только второе по счёту ранение смогло меня остановить. После первого ранения в ляжку я довольно быстро вернулся в строй, второе же насильно выпихнуло в мирную жизнь. Мы атаковали позиции боевиков под Бамутом, прямо в лоб шли на их никак не замолкающие, захлебывающиеся свирепым лаем пулемёты. Первая пуля обожгла плечо, вторая пробила лёгкое, и последняя, просверлив каску наждачным арматурным прутом, вскользь ковырнула череп, лишив меня сознания.
Очнулся в госпитале. Восстановился я, на удивление врачей, быстро: всего за месяц. Раны затянулись и в дальнейшем не доставляли мне хоть сколько-нибудь значимых неудобств. По ночам шрамы не ныли и при смене погоды не болели. Тем не менее, они послужили основанием комиссовать меня и по излечении я отправился домой. Провоевал я ровно тринадцать месяцев. Счастливое моё число.
Оказавшись на воле мой организм требовал продолжения банкета экстремальных открытий и оргий. Так я погрузился в чудесный для меня мир экспериментов над самим собой: теперь всё свободное время посвящал изучению пределов прочности тела и духа. В моей жизни появились препараты. Зная, насколько они могут оказаться опасными, и вовсе не желая к тридцати годам превратиться в слабоумную, на сто процентов от них зависящую развалину, строго придерживался выдуманных, мной же самим, правил их употребления. Самое главное правило гласило: насколько бы тебе не было хорошо, нельзя употреблять одно и тоже вещество больше пяти раз подряд. Второе правило заключалось в соблюдении перерывов между сеансами медикаментозной терапии. Промежуток должен был составлять не меньше двух месяцев.