Делирий
Шрифт:
На следующее утро встал рано. Сварил себе наикрепчайшего кофе. Есть не хотелось, но я пересилил себя, можно сказать изнасиловал и приготовил высококалорийный завтрак.
Жуя совершенно безвкусный, после вчерашнего эксперимента, бутерброд с «Краковской колбасой», размышлял. В последнее время в поисках новых знаний я увлёкся тоталитарными сектами и курсами личностного роста. Для меня эти вещи детища одного деструктивного порядка. Психика неподготовленного человека под их напористым воздействием быстро покрывалась волдырями нервных психозов. Для меня же они служили веером возможностей, лекарством от неприкаянности. В мирной жизни я явно был лишний, выброшенный за борт артефакт прошедшей войны. В каждой секте я без особого труда находил людей с оригинальными воззрениями, в основном, к сожалению, бредового толка, но встречались прямо-таки гениальные построения, мастерски объясняющие суть вещей. Теперь, когда мои главные эксперименты с наркотиками окончены и всё, что мне нужно от них, получено и запротоколировано в глубинах моей памяти, я мог приступить к осуществлению плана, давно разработанного и лелеемого мной. Доктор Володя со смешной фамилией Слоник должен был мне помочь с его осуществлением.
Посещая собрания секты преподобной Минервы Афонской (сама секта была псевдо хлыстовского толка, такого рода духовные артели получили широкое распространение до революции, потом исчезли, а сегодня опять стали возрождаться), я познакомился с одним очень интересным начитанным человеком, доктором физико-математических наук – Степаном Барковиным, мужчиной сорока лет, интеллигентного вида, всегда гладко выбритого, хорошо одетого, с ярко серыми глазами, глубоко запавшими в темные ямы больших глазниц. Как-то зимой, в январе, после одного наиболее памятного мне бдения, закончившегося общим экстазом невиданной мощи, так случилось, что к метро мы шли с ним вместе и только вдвоём. Собрания происходили по четвергам, вечером, начинались в 20 часов и могли продолжаться до двенадцати ночи. Напоминали они церковные службы с искусственно нагнетаемой атмосферой массовой истерии, и обычно завершались свальным грехом, то есть – групповой оргией.
Я молчал, вымотанный на собрании до крайней степени выжатого лимона. Признаться, со мной такое происходило редко и только на этих бдениях. Глава секты тридцатипятилетняя красивая баба, по псевдониму Минерва, судя по всему страдающая психическим расстройством в просторечии называемым бешенством матки, обладала столь дивной психической мощью внушения, при помощи которого умело вводила тебя в транс, растормаживала подсознательные сексуальные желания, что высасывала из своих адептов все соки. К концу бдения она выглядела свежей и помолодевшей, остальные, обессилив в нечеловеческом числе оргазмов, валялись разгорячёнными кусками красной дохлятины на полу хореографического зала в доме культуры, где проходили наши встречи.
Поэтому после бдений мне обычно было не до разговоров. Вот Степан и стал инициатором общения: видно ему, в отличие от меня, хотелось поговорить.
– Наша матушка энергетический вампир. Мне это сегодня стало ясно окончательно, – сказал он.
– Да, скорее всего. Ну и что с того? – довольно вяло отреагировал я. Подумаешь – вампир. Меня не удивишь.
– Думаю, она всех нас собрала с одной целью – насыщения себя любимой. Остальное прикрытие.
– А тебе не по фиг? Или тебе плохо на бдениях?
– Да нет, хорошо и даже очень. Только не удовлетворение желаний плоти для меня главное, а поиски выхода для мятущегося во тьме материи духа.
Мне стало интересно, я посмотрел на своего спутника более внимательно. Наши мироощущения в чём-то были схожи. А как известно люди тянуться к себе подобным.
– И какой, Степан, ты вывод делаешь?
– Завязывать с этим блудом надо. Вот увидишь, она кого-нибудь до смерти залюбит в ближайшее время. С каждым разом аппетит у неё возрастает. Матушка почти перестала себя контролировать. Видел, сегодня парень один сознание потерял, под холодной водой откачивали пять минут.
– Что делать будешь? Где выход искать продолжишь для своего мятежного духа? – я позволил себе скривить на губах подобие ухмылки.
Он вздохнул, выпустил из себя облачко пара и посмотрел в звёздное московское небо. Сегодня все облака убежали за город, и наступила одна из тех немногочисленных ночей в году, когда можно рассматривать звёзды без помех в виде дымных туч, источаемых нашими промышленными предприятиями. Воздух морозен и свеж, а звёзды видно настолько ясно, что можно различать их далёкие, манящие своей безграничной свободой цвета.
– Поеду на Кавказ, там дольмены есть. Надеюсь, они помогут понять смысл моего существования здесь.
– Дольмены? Никогда не слышал.
Он искоса посмотрел на меня, не веря в мою искренность, но и не обнаружив на моём лице следов иронии, начал рассказывать:
– Дольмены – это такие каменные будки, артефакты, оставленные нам исчезнувшей цивилизацией. Официальная наука определяет их гробницами, древними захоронениями, коими по многим причинам они являться никак не могут. Предположительно – сооружения культового порядка. В них через единственное круглое отверстие забирался шаман, его запирали специальной каменной пробкой и оставляли там от одного до нескольких дней. За время религиозного транса там, шаман испытывал духовное перерождение, катарсис. Выходил он из дольмена совсем другим человеком или существом. Если, конечно, выходил. Очень часто, когда вынимали пробку, внутри дольмена находили труп шамана, а иногда и вовсе никого не находили. Это при том, что самому вытолкать пробку шаману голыми руками было не под силу. Её так глубоко забивали в отверстие прохода, что обратно вынимали при помощи железных ломов. Не каждый подготовленный шаман решался идти на такой риск, отправляясь в опасное путешествие по неизведанным мирам. Есть версия: дольмены открывают двери людям туда, куда они действительно хотят попасть, а могут забросить и в противоположную сторону, если ты им не понравишься. Говорят, они почти живые. Выжившие, обретшие в состоянии катарсиса откровение, могли предсказывать далёкое будущее, лечить неизлечимые болезни, убивать на расстоянии.
– Ты в это во всё действительно веришь? Степан, ты же математик. Должен быть рациональным человеком, мыслить логически. Ну, ладно, секты там, промывка мозгов, но это ведь научная ересь. Живые камни дольменов? Чушь.
– Что делать, Рома, верить во что-то ведь надо. Без веры человек пустая скорлупа. От тоски в ней черви с жуками завестись могут. В начале 20-го века и полёты в космос ересью были. Там посмотрим, – сказал он с грустью, опять посмотрев в небо на далёкие звёзды.
Мы подошли к входу в метро. На платформе попрощались и разъехались в разные стороны. Больше мы никогда не виделись. Поехал он на Кавказ или нет, осталось для меня невыясненным. Во всяком случае, бдения он посещать перестал. А секту, действительно, скоро прикрыли из-за произошедшего через неделю несчастного случая. Одна прихожанка задохнулась под чрезмерно распалившимся жирным боровом. Минерва пошла под следствие как организатор тоталитарной секты. Совпадение? Как знать, как знать.
Теперь, спустя почти четыре года, я тоже был готов отправиться в путешествие к дольменам. Заранее уже выбрал местность, где наблюдалось их наибольшее скопление, проложил маршрут. Изготовил пробку, сварив её из железных листов. Сделал её с ручками, так чтобы можно было её без чужой помощи вставлять и вытаскивать. Запасся необходимым инструментом. Не доставало мне только одного: за этим одним я обратился к Слонику. Набрав его номер, долго слушал и считал гудки, на двадцать первом он снял трубку:
– Алё.
– Володя, привет.
– Ага, добрый день, Рома.
– Как жизнь чемпиона по кромсанию, отрезанию, зашиванию протекает?
– Ничего, пациентов хватает, пока ещё никто от меня не сбежал. Ха ха ха!
– Радостно слышать. У меня к тебе дело, точнее – деловое предложение.
– Всегда рад услужить, Рома.
Радостно ответил мне Слоник, наверное, в предвкушение оплаты своей услуги живой плотью. Я ему всегда щедро платил, и он к этому привык. К тайным удовольствиям привыкаешь быстро. Он крепко сидел на моём порнокрючке. Как пелось в одном детском фильме – "На дурака не нужен нож, ему покажешь медный грош и делай с ним, что хошь». – Впрочем, Слоник, никогда дураком не был, да и интересовали его отнюдь не деньги. Всё в мире относительно: у одного этого добра столько, что с души воротит, а у другого нет и достать негде и за удовлетворение своих желаний он на многие мерзости согласен будет.