Делирий
Шрифт:
– И последнее: ты запомнишь этот день и этот разговор в мельчайших подробностях, они станут для тебя путеводной звездой, ведущей тебя через смутные времена безвременья, и ты и на миллиметр не отклонишься от намеченного пути. Забудешь мои слова ты через двадцать пять лет – 6 июня 2010 года.
С этой минуты ты становишься другим человеком, не мальчиком, а мужем! Можешь встать, иди, теперь ты стал больше, чем я. В тебе, как в колыбели, спит младенец будущих успехов. Будешь расти ты и твой успех будет расти вместе с тобой, будут множиться твои победы и успехи. Иди Серёжа и не оглядывайся. Помни меня, люби себя, учись у умных, уважай сильных. Иди!!!
И я с силой нажал на его тонкую почти прозрачную шею, толкнув его не только в направлении дома, но и дав ему начальный импульс на дороге по изменению моего будущего мира.
После ухода мальчика я ещё немного подышал воздухом напоённым ароматом жжёного кофе и направился в сторону летнего кинотеатра. Он находился на территории стадиона, и работать начинал только с мая, а заканчивал демонстрировать фильмы в августе. Сейчас шёл октябрь и, значит, внутри огороженной площадки кинотеатра, с его лавками для зрителей, будками киномехаников, подсобными помещениями, был пуст.
Я перелез через ограду забора кинотеатра и, выбив дверь в одной из будок, проник внутрь. Меня встретила затхлая темнота, отдающая старой мочой и прелой сыростью. Идеальное место для перемещения. Закрыв за собой дверь, стоя в полный рост, я видел вертикальную полоску света, прислонившуюся к стене напротив меня. Всё своё внимание сосредоточил на полоске. Медленно досчитал до ста, стал дышать быстро и глубоко, помогая себе диафрагмой, толкая воздух, словно комок холодного студня, заставляя себя заполнить кислородом все свои капилляры, вены и артерии. Гипоксия наоборот.
Полоска света ширилась, росла, изгибалась окутывая меня, засасывая силой, пришедшей из далека, настроенной на мой биоритм, пока меня не вбросило промеж вибраций молекул окружающей действительности, переводя меня в волны, бегущие с другой амплитудой и частотой, отличной от вибрации предметов параллельной вселенной. Не материя, а состояние. Время убыстряло свой бег, открывая моему сознанию огни разграничительных полос шоссе, ведущего в никуда. Я перемещался…
Очнулся я от чувства знобливого холода. Открыв глаза, я увидел нависающий надо мной белый потолок. Хотелось встать, но сделать и небольшое движение конечностями, туловищем я не смог, как ни напрягался. Мне оставалось лишь крутить головой. Хотя бы она меня слушалась. Стены комнаты, в которой я лежал, были почему-то закрыты матрасами. Что за йухня? Где я? Может, произошёл сбой?
Подъём головы больше чем на пять сантиметров от подушки вызывал острую боль в районе лобных костей. А ещё нестерпимо болела поясница. Каждое движение глаз сопровождалось ощущением их трения по живому от насыпанного под мои веки раскалённого песка. Меня, обёрнутого в мокрые полотнища, привязали ремнями к койке!
Вскоре в палату (а я лежал в палате: ну а где же ещё как ни в ней?) зашла тётка в роговых очках с толстенными линзами, в белом коротком халате, не закрывающем её толстые ноги. Выглядела она злобно: насупленные брови, тонкие искривлённые губы, грубо намазанные помадой дикого розового цвета. Она посмотрела в мои глаза, повернулась к оставленной открытой двери и сказала:
– Переверните пациента.
Вошли два здоровенных увальня в ограничивающих их массивные тела, застиранных до депрессивной серости узких халатах. Санитары. Они подошли ко мне, отвязали ремни и, не распаковывая меня из мокрых простыней, перевернули на живот.
– Эй! Поосторожнее, я ещё живой. Что происходит? Развяжите меня. Давайте, хотя бы просто поговорим. Сестра?
Ответом мне послужило ощущение укола, произведённого прямо через ткань влажного полотна в мою ягодицу.
– Что вы мне вкололи? Скажите, пожалуйста, я прошу вас, скажите!
– Успокойся, не дёргайся, всё как всегда: неделю тебе этот препарат колем. Ты же знаешь, – сжалилась и ответила мне сестра тумба.
– Какой препарат? Что за лекарство?
– Сульфазин. Он тебе помогает. Ты уже говорить хотя бы можешь, а неделю назад только рычал.
Меня перевернули обратно на спину и привязали ремнями. Сулфазин? Где я? Неужели в психушке!? На меня накатывала ломка, температура тела, потревоженная введённым раствором серы в масле, стремительно начала расти и, казалось, успела за минуту перевалить за отметку сорок градусов. Заныли мышцы. Тошнота смешалась с головной болью и плескалась где-то в районе груди прогорклым маслом. Я не мог спокойно лежать, малейшее движения моих пальцев вызывало чувство ужасного дискомфорта. Захотелось удавиться, слизистая рта и глотки высохла, закрывать глаза стало невозможным – начиналось головокружение, открытыми держать их оказалось ненамного лучше – свет дневных ламп резал их острыми бритвами, ранил, делал дар зрения нестерпимой мукой.
Мой двойник оказался умнее, чем я предполагал. За то, что я посмел манипулировать его будущим, он подстроил мне ловушку. Осознав тот простой факт, что обмен будет не равноценен, он, действуя по моей программе, как робот, не отклоняясь от неё, а наоборот, строго следуя ей, как истинный христианин следует закону божьему, внешне оставаясь тем, кем я его хотел видеть, внутренне готовил побег. Одному сатане известно, какие меры он принял, но в результате я оказался в психушке, а он, владея приобретёнными с помощью моих установок, способностями оказался в моём мире вольным выбирать себе дороги успеха и процветания. Ему – свобода, мне – вечные муки. Всё честно, всё по-взрослому. Сука!
Я совершил сразу две ошибки. Первая недооценил самого себя. Ведь мой характер довольно ревнив ко всяким воздействиям извне, пускай, на первый взгляд, и кажущимся полезными, направленными мне на благо. Я не терплю, чтобы мне указывали, а я сам сделал так, чтобы мой двойник запомнил всё то, что случилось в тот день. И вторая моя ошибка – не смог рассчитать все последствия поступков моего обновлённого «я», обладающего новыми желаниями и стремлениями, ведущими кривой дорожкой в психиатрическую лечебницу.
В мой мозг, угнетённый примитивным пирогенным химическим дурманом, проникали, просачивались через мембраны нашего сродства, воспоминания прожитой жизни моего двойника. Она оказалась насыщена сценами домашнего насилия, драками, алчными подставами своих партнёров, осуществлённых этим мною по моей же указке. Я прямо ему ничего такого не указывал, но его поступки стали прямым следствием и логическим развитием моих установок. Распирающее чувство силы, заставляющее того меня вести себя, не считаясь с чужими интересами, обманывая людей и не соблюдая никакие правила, идти по головам, набивая свой кошелёк хрустящими купюрами всевозможных благ. Сделать материю своим богом, забыть о душе и из-за этого войти в противоречие со своей генетически определённой судьбой и забытой тем осенним днём в самом далёком уголке своей души совестью.