Дело Аляски Сандерс
Шрифт:
Хелен умерла от сердечного приступа. На самом деле инфаркт развивался уже не первый час: на работе она жаловалась на боли в спине и тошноту. Одна из коллег даже пошутила, что беременность в этом возрасте ей уже не грозит, и Хелен от души посмеялась. Она считала, что просто устала: скоро пройдет, наверное, немножко переутомилась.
– Она уже какое-то время была не в форме, – сказал Перри. – Мы и во Флориду поехали, чтобы она немного подзарядила батарейки. Пришлось делать вскрытие, таков закон. Врач сказал, что половина женщин, у которых случается инфаркт, совершенно
Мне показалось, что Перри чувствует себя в чем-то виноватым:
– Вы тут ни при чем, сержант. Вряд ли вы могли что-то сделать.
Он поморщился:
– Не так все просто, Маркус. – Я первый раз слышал, чтобы он назвал меня по имени. – В тот вечер, когда Хелен умерла, она отчаянно пыталась мне дозвониться.
– Я в курсе, – попытался я его утешить, – мне девочки сказали. Вы задремали и не слышали звонок. Со всяким может случиться.
– Да не спал я, Маркус! Я всем наврал! Тогда, вечером, я сидел здесь, на этой самой кухне, и смотрел, как на столе вибрирует телефон. Я сознательно не отвечал на ее звонки.
Я потерял дар речи.
– Я не отвечал, – продолжал Перри, – и она в конце концов записала мне голосовое сообщение.
Он нажал кнопку на телефоне. Сначала электронный голос произнес, что сообщение получено 20 мая в 21 час 05 минут, потом вдруг зазвенел голос Хелен:
Перри, ты где? Перезвони. Перезвони, пожалуйста. Это срочно.
– Никогда себе не прощу, – всхлипнул Гэхаловуд. – Если бы я ответил на звонок Хелен, если бы прослушал это чертово сообщение…
– Что у вас с Хелен произошло, сержант?
– Она мне изменяла.
– Что? Вы уверены?
– Почти наверняка.
– Не могу себе представить, чтобы у Хелен был роман на стороне, сержант.
– Потому что вы лопух, писатель.
Перри уже несколько недель замечал, что жена ведет себя не как обычно.
– Ее часто не бывало дома. Она поздно возвращалась с работы, чего прежде никогда не случалось. Когда я удивился, она сказала, что ее новый начальник куда требовательнее предыдущего. Я отлично понимал, что Хелен говорит неправду. Что она меня избегает. У нас начались трения.
– Когда?
– В апреле, почти сразу после дня рождения Лизы, на котором вы были.
– Значит, когда мы виделись во Флориде, кризис был в самом разгаре?
– Все так.
– Но с виду у вас все было прекрасно.
– Одна видимость, писатель. Вся наша жизнь в обществе держится на видимости. Но дома, наедине, все рушится. Между прочим, весь фокус я раскрыл как раз перед отъездом во Флориду. Помните тот пресловутый вечер, когда мы созванивались? Вы были на своем райском острове, кисли там…
– Мне показалось, что и вы не в духе, – заметил я.
– В тот день Хелен сказала, что ей надо допоздна сидеть на работе, доделывать какую-то презентацию. Я не поверил и заявился к ней в офис. Дело было около девяти. Я поднялся на второй этаж: везде темно, никого, кроме уборщиц, да и те собрались уходить.
– Это ничего не доказывает, – возразил я.
– Я
Я совсем растерялся.
– И что вы сделали?
– Ничего. Меня это подкосило. Я не верил своим глазам. Вернулся домой. Хелен пришла поздно ночью. Наутро, когда я спросил, как прошел вечер, она как ни в чем не бывало ответила, что провела его за экраном компьютера.
– А потом?
– Через день мы уезжали во Флориду, я решил ничего не говорить. Может, по трусости, а может, надеялся, что на отдыхе мы склеим все из кусочков обратно.
– Сержант, ну почему вы мне ничего не сказали, ведь мы через несколько дней встретились в Майами?
– Слишком тяжко. Я даже не знал, с чего начать. Видите ли, мы часто себе клянемся, что если партнер начнет изменять, то сразу его бросим. А на деле все не так легко. Сидишь один с комом в горле и надеешься, что все как-нибудь образуется. Да и дети… Короче, после Флориды мы с Хелен были далеки друг от друга, как никогда. К тому же у меня было доказательство ее вранья.
– То есть?
– Она много ездила. Я все-таки коп, я стал следить за километражем ее машины, пытался понять, чем это она занимается. Если в самом деле, как говорит, сидит по вечерам в офисе, то ездить может разве что от дома до центра Конкорда и обратно.
– Подозреваю, что это было не так…
– Правильно подозреваете, писатель.
– Так что же случилось вечером, когда она умерла?
– Она якобы сидела в офисе. Предупредила меня в последнюю минуту. Я поужинал с девочками один, а потом куковал на кухне. Ждал, когда она вернется. Даже пообещал себе, что на этот раз выскажу ей все, покончу с этой ложью. Вот поэтому и не отвечал, когда она звонила. Не хотел, чтобы она опять вешала мне лапшу на уши. Не хотел слушать, что она еще задержится, что ей надо закончить дела и чтобы я ложился спать и ее не ждал. Не хотел, чтобы у нее была возможность выкрутиться. Вот и не отвечал. Смотрел, как вибрирует телефон, даже не прослушал сообщение. А потом в дверь позвонил шеф Лэнсдейн. Хелен обнаружил не прохожий, как я всем сказал. Она позвонила Лэнсдейну, именно ему. Почему – не знаю. Наверно, совсем отчаялась. Но он появился слишком поздно. Вот вам правда, Маркус: я смотрел, как вибрирует телефон, и бросил Хелен подыхать!
– Не думайте об этом, сержант!
– А о чем мне еще думать, черт возьми?
Он в ярости швырнул стакан о стену кухни, потом рухнул на стол, закрыв лицо руками.
– Идите спать, сержант, – тихо сказал я. – Вам надо поспать. Я все соберу.
Он послушно поднялся к себе в спальню. Не сказав ни слова, как тень. В ту ночь я так и не сумел уснуть. Снова и снова обдумывал сообщение, оставленное Хелен. Она сказала: “Это срочно”. На мой взгляд, это подразумевало не срочность в медицинском смысле, а скорее потребность поделиться какой-то информацией. Что произошло в тот вечер в жизни Хелен Гэхаловуд? Что такое она обнаружила?