Дело Фершо
Шрифт:
Это означало только одно: они не вернутся к г-же Снук, они не пойдут за Линой.
Мишель был мрачен, но смирился со своей участью.
Он еще раньше смирился. У него был выбор, когда они трое стояли перед дверью, и ему достаточно было сказать:
— Идем!
Фершо не стал бы возражать. Он даже удивился, видя, что Мишель оставляет Лину одну.
— Нужно поскорее найти корабль. Сегодня днем из окна я обратил внимание на испанское судно, готовое к отплытию. Вы твердо решили, Мишель?
— Да.
— Я знал, что вы не предадите.
Они шли быстро. С чего это Фершо заговорил в такой не свойственной ему манере?
— В ваших интересах, несомненно, было бы оказаться на другой стороне. Ведь меня преследуют, могут схватить. У вас же нет никакой гарантии, что я не захочу расстаться с вами, оставив с носом. И все-таки вы следуете за мной. Я знал, что так и будет. Послушайте, Мишель, встреча со мной дала вам невиданный шанс. Вы молчите?
— Вы правы.
Фершо засмеялся:
— Бросьте дуться. Это артачится ваша гордыня. Не потому ли, что я вам сказал…
— Это не то судно?
Мишель указал рукой на корму с трубой, опоясанной бело-красной лентой. Он задал вопрос, чтобы покончить с экзальтацией Фершо.
— Вы подниметесь на борт один? Или мне пойти с вами?
Почему бы не вместе? Теперь, конечно, когда портрет Мишеля появился в газетах, опознать их стало проще.
Однако в том положении, в каком они находились, риск был не так уж велик.
Фершо пошел один. Не из предосторожности, а для того, чтобы оставить Мишеля одного с портфелем и искушением сбежать.
Мишель это понял, но только пожал плечами. Он видел, как патрон проскользнул по узкому трапу, услышал, как он позвал:
— Есть кто-нибудь?
Затем он загромыхал по железной палубе, снова позвал, открывая и закрывая металлические двери, ища матроса, которого нигде не было видно. Мишель не тронулся с места. Дождь бил его по плечам, по голове, и, казалось, только укреплял его дух.
Если бы его спросили, почему он пожертвовал Линой, ему было бы трудно ответить. А ведь он сознательно пожертвовал ею, страдая от этого и зная, что будет страдать еще. Но без этого страдания все стало бы бессмысленным. Их разрыв должен был носить четкий и болезненный характер.
Теперь он стоял один. В руках у него было целое состояние. Но он не двигался с места. Не испытывал никакого искушения уйти, хотя сделать это было очень просто. Бельгийская граница находилась в нескольких километрах, он мог бы дойти до нее пешком. А в Брюсселе снова погрузился бы в трепетную атмосферу «Мерри Грилла», нашел бы девицу с мягкими грудями и щедро забросал бы ее деньгами.
С того места, где он стоял, огни в доме г-жи Снук нельзя было увидеть. Но даже если бы это было возможно, он все равно бы не обернулся. С той жизнью было покончено.
Шло время. На палубе появились двое, скрытые за шпангоутами, мачтами и спасательными лодками, висевшими на лебедках. Какие-то люди работали на носу, лязгая
Сверху раздался голос:
— Мишель!
Он подошел.
— Разрешите вам представить капитана Марко. Он согласен довезти нас до Тенерифе.
Капитан говорил только по-испански. Он провел их в кают-компанию, где все — переборки, двери — было металлическое.
— Мы займем каюту второго помощника, который будет спать в кают-компании. Большую часть ночи он на вахте, так что это его не очень стеснит — Когда мы отплываем?
— Как только начнется прилив. Часа в два ночи.
— Что вы ему сказали?
По бесстрастному лицу капитана он видел, что тот не понимает по-французски.
— Ему все безразлично. Ведь он получит кругленькую сумму.
Капитан отправился за бутылкой вина. Вынул из шкафчика стопки, одинаковые по ширине и высоте.
— Ваше здоровье! — сказал он.
В помещении пахло чем-то странным — пресным и одновременно терпким. Постепенно судно стало наполняться разными звуками. Испанец открыл перед ними дверь какой-то каюты, а когда они зашли в нее, извинился и, натянув дождевик, поднялся на мостик.
На койке валялась морская форма, на переборках висели фотографии женщин. Грязная бритва и мыльный помазок лежали перед осколком зеркала загаженного мухами и покрытого ржавчиной.
Стоя около иллюминатора, выделяясь на его фоне, Фершо наблюдал за молодым человеком, которого он запер в этой железной клетке. Затем его взгляд остановился на портфеле.
Блеск торжества промелькнул в его глазах, но тотчас угас при виде улыбки на тонких губах Мишеля, улыбки, которую он до сих пор никогда у него не видел.
Перед ним стоял не нервный, неистовый мальчишка, с которым он был до сих пор знаком. Родился новый человек из более твердой и холодной материи. Взгляд Мишеля перебегал с одного предмета на другой. Он видел портрет голой женщины над койкой, и его губа вздрогнула, словно в предчувствии грядущих удовольствий.
— Как только выйдем в море, нам поставят еще одну койку. Через три часа мы будем в безопасности.
Вы сможете выйти на мостик, ну да! И держась за мокрые перила, раскачиваясь на все более высокой волне, увидите сквозь пелену дождя мерцание города, зеленые и красные огни порта, тусклый и бесполезный луч берегового маяка…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Старик из Пальмы
1
Все началось довольно банально, в третьем часу дня.
Достаточным оказалось одного взгляда. Квартира на третьем этаже над кафе-молочной Вуольто, где, как, утверждали некоторые, изготовлялось лучшее в Колоне мороженое, располагалась под углом, выходя одновременно на улицу и бульвар. Дом был новый — из кирпича и бетона. Фершо снимал три комнаты, но в них фактически никто не жил, так как день и ночь они проводили на веранде, опоясывавшей квартиру.