Дело государственной важности
Шрифт:
«Нажать курок…»
В переносном смысле наци это сделали 1 сентября 1939 года в 4 часа 45 минут утра, когда линкор «Шлезвиг-Гольштейн» обрушил первый залп орудий главного калибра на польский военный порт Вестерплатте. Вторая мировая война стала свершившимся фактом.
Затем об открытии военных действий против Германии объявила Франция. За ней — Англия. К англо-французской коалиции присоединились Австралийский Союз, Канада, Южно-Африканский Союз…
9 апреля в 4 часа 20 минут германский посол в сопровождении военно-воздушного атташе разбудил датского министра иностранных дел, без обязательного —
— Только что, — сказал посол и посмотрел на часы, — германские вооруженные силы пересекли границу и начали оккупацию.
Военно-воздушный атташе добавил:
— Через несколько минут над Копенгагеном появятся эскадрильи немецких бомбардировщиков… Задача датчан: не оказывать сопротивления, так как это привело бы к самым ужасным последствиям.
Пока происходил этот разговор, в порт вошли три судна. Стали у стенки. По сходням на берег устремились солдаты диверсионного подразделения абвера «Бранденбург» — 800 человек. Не теряя ни секунды, они захватили крепость Кастель и королевский дворец Амалиенборг. Охрана попыталась было оказать сопротивление, но диверсанты, пристрелив одного телохранителя, а двух ранив, принудили ее сдаться… Дания еще спала, не ведая беды. Над Копенгагеном мирно голубело небо, утреннее солнце поливало охрой поля. Был прекрасный день, свежий и чистый; и высший офицер датского военного министерства, ехавший в машине из загородной виллы на службу, посчитал шуткой окрик немецкого патруля: «Стой! Германская армия! Предъявите документы!» У солдат были расстегнуты воротники мундиров, и высший чин решил, что перед ним загулявшие отпускники. «Идиоты! — бросил он им и расхохотался: — Я найду вас в казарме и научу другим шуткам!» Прозрел он лишь тогда, когда солдаты прошили его машину автоматной очередью.
9 апреля 1940-го третий рейх без предупреждения напал на Норвегию.
Утреннее солнце высветило синим и красным британские флаги над торговыми судами, маневрировавшими в фьорде Осло.
С берега, как водится, судам, идущим к причалу, послали запрос:
— Национальность, курс, груз?
С судов ответили:
— Британский торговый флот. Идем в Берген на короткую стоянку и никаких враждебных намерений не имеем. — Повторили с каждого судна в отдельности: — Корабль британский, дружелюбно расположенный.
Трюмы судов были набиты немецкими войсками.
Копенгагенский вариант повторился: сходни на берег, марш-бросок, захват стратегических объектов.
Подробности всех этих операций Эльзе узнала не из слухов, они были в газетах, радиосообщениях, информационных сводках. Ни ставка Гитлера, ни министерство пропаганды не считали нужным стесняться. Больше им не требовались камуфляж, тайна, демарши, рассчитанные на усыпление общественного мнения. Это мнение превратилось для нацистов в пустой звук.
«Мы идем, пыль Европы у нас под ногами!»
«Тысячелетняя» империя ликовала, орала, пела.
Под окнами квартиры Эльзе что ни час отбивали шаг колонны гитлерюгенд и маршевые роты. От медного звона оркестров некуда было спрятаться. Оглушенная ими, она просыпалась, завтракала и ехала в МИД.
Теперь она работала в МИДе.
Период странной «опалы» кончился довольно быстро. Фон Шверинг, как и Штилле, оказавшийся не у дел, получил назначение со значительным повышением — он возглавил один из отделов информационной службы Риббентропа. Пост был крупным не только номинально. Через фон Шверинга проходила часть переписки МИДа, и вдобавок он курировал печать.
Приняв дела, Шверинг пригласил в МИД Эльзе. Предложил ей должность секретаря. «Личного секретаря», — подчеркнул он, намекая на возможности, таящиеся в назначении.
Эльзе заколебалась. Правила конспирации не одобряли близкого соседства. И стоило ли ими пренебрегать? С другой стороны, нет ничего подозрительного в том, что дипломат оказывает покровительство хорошенькой сослуживице по Варшаве.
— Хорошо, — сказала Эльзе. — Но все-таки в будущем попытайтесь устроить мне перевод. В любой реферат отдела.
— Положитесь на меня, — заверил фон Шверинг.
Вопрос с работой уладился, и Эльзе занялась устройством дел, лежавших в иной плоскости.
Связь!
Здесь все обстояло благополучно. Цепочка, используемая Штилле, работала надежно, но сравнительно медленно. В памяти, понуждая искать выход, засел случай с информацией о нападении на Скандинавию, переданной с запозданием. Не по ее вине. Сведения о вторжении Эльзе получила вовремя от Дауба, старого коллеги по концерну Моссе, ставшего лейтенантом вермахта. Они встретились на улице и разговорились.
— Ты военный? — сказала Эльзе. — Никогда бы не подумала. По-моему, ты всегда недолюбливал армию.
Дауб печально улыбнулся:
— Меня не спросили. И не только меня.
Многие наши печатники, корректоры и репортеры призваны в один день. Заодно с переводчиками. Говорят, что нас сунут куда-то на север.
— На полюс?
Дауб не принял шутки:
— Если бы! Нет, все проще, будем сидеть на каком-то крейсере и варганить листовки. Походная редакция посреди Северного моря.
Это было 5 апреля 1940-го, и в тот же вечер Эльзе, зашифровав сообщение, передала его по цепочке. Вскоре пришел ответ. Ее благодарили за информацию и указывали, что хорошо бы на случай, если потребуется срочно передать материалы, организовать систему экстренных вызовов.
Эльзе пришлось поломать голову, чтобы найти решение.
И все же она его отыскала, использовав все ту же лавочку Рипитцов, которые и не подозревали, что их мясная служит «почтовым ящиком». Конвертики, посланные мифическим Тэдди, приносила служанка, она же забирала ответные послания Эльзе. В конце концов фрау Рипитц стала считать себя чем-то вроде ангела-хранителя и ревниво следила, чтобы «сердечная почта» работала бесперебойно.
Да, лавка «Марга» была сущим кладом.
Но как же все-таки устроить так, чтобы «служанка Тэдди» приходила не в определенные дни по расписанию, а по мере надобности? И немедленно.
Комбинация, участниками которой стали Эльзе, «служанка» и супруги Рипитц, родилась не сразу. Эльзе впоследствии не раз усовершенствовала ее, добиваясь не только четкости, но и надежного прикрытия. В конечном счете ей удалось приблизиться к идеалу настолько, что «Марта» в качестве «почтового ящика» так никогда и не была расшифрована гестапо, а письма по условленным адресам шли без опозданий.