Дело государственной важности
Шрифт:
Идея с переходом все прочнее и прочнее овладевала Эльзе.
Шверинг не догадывался пи о чем. Ни об отсутствии связи, ни о проекте. «Так для него будет спокойнее», — считала Штилле.
Продумав план, она отправила рапорт на Бендлерштрассе, в отдел военной печати. Ответ пришел нескоро и содержал отказ. Армия не нуждалась в услугах фрейлейн Штилле. В заключение ее благодарили за патриотический порыв и заверяли, что услуги, оказываемые ею в тылу, сами по себе являются взносом в победоносное дело третьего рейха.
Отказ подписал майор от имени и по поручению начальника отдела.
Составлен же он был не на Бендлерштрассе, а в кабинете Штрюбнинга в гестапо. Здесь, на Принц-Альбрехтштрассе, уже несколько дней с пристальным вниманием изучали досье Эльзе Штилле, извлеченное из архива. Папочка была тонкой. Надпись на крышке, выведенная Штрюбнингом когда-то, выцвела. Но гриф «Дело государственной важности», удостоверявший, что папка не может быть уничтожена даже после смерти лица, на которое заведено дело, — этот гриф, оттиснутый готическими литерами, был как новенький.
5
12 сентября 1942 года Эльзе Штилле арестовали.
Арест был произведен дома, вечером. Обыск длился около двух часов, но ничего не дал. Гестаповцы разрешили ей взять с собой зубную щетку, мыло, книги по выбору и некоторые мелочи. Держались они довольно вежливо и на протесты заявили, что вполне возможно произошло какое-то недоразумение и фрейлейн не следует волноваться. Все разъяснится само собой, когда ее доставят на Принц-Альбрехтштрассе.
— Но в чем меня обвиняют? — спросила Эльзе у гауптштурмфюрера, возглавлявшего группу. — Могу я ознакомиться с документами? Где постановление обер-президента сената? [14]
14
Председатель местной судебной палаты.
Гауптштурмфюрер терпеливо выслушал ее, сказал:
— Арест произведен согласно имперскому декрету «О защите народа и государства». Очевидно, вам будет предъявлено обвинение в пособничестве врагу. Это все, что я могу сообщить.
Поведение его успокаивало: если б у гестапо были серьезные улики, гауптштурмфюрер держался иначе. Так подумала Эльзе дома, и мысль эта укрепилась в машине: ее хотя и посадили между двумя конвоирами, но не мешали поворачиваться, говорить, смотреть в окно. В канцелярии гестапо у нее отобрали сумочку, косынку, но все остальное оставили. Криминаль-секретарь вызвал конвой, сказал, что сейчас ее отведут в камеру, а утром пригласят на допрос.
Он, как и гауптштурмфюрер, был вежлив. Тщательно переписал содержимое сумочки, дал Эльзе ознакомиться с протоколом изъятия. Вручил листок с тюремными правилами и порекомендовал изучить их немедленно, дабы не навлечь на себя неприятностей из-за нарушения режима.
«Пожалуй, действительно не все еще плохо», — подумала Штилле, идя из канцелярии по переходам, ведущим вниз.
Заспанный унтершарфюрер, дежуривший у двери в подвал, наколол на настольное шильце контрольный листок. Открыл решетчатую дверь. Тюремный вахтман, тоже заспанный, сердито бурча под нос, выдал ей кружку и жестяную миску. Все было обыденно и не страшно. Разве что скрежетал по нервам пронзительный скрип замков и лязг решетки.
Конвоиры повели Эльзе в глубь слабо освещенного коридора. По обе стороны были железные двери, окрашенные в зеленый цвет; навесные замки и щеколды густо лоснились смазкой. Под потолком и над каждой из дверей, забранные сетками, желтели запыленные лампочки.
За первым поворотом конвоиры остановили Эльзе и молча набросились на нее. Они били сосредоточенно, деловито. Эльзе пыталась прикрыть лицо рукой с книгой, закричала, удар сапогом в живот заставил ее согнуться, выронить вещи…
В пустой камере Эльзе били снова. К конвоирам присоединились надзиратели. Били сапогами в лицо, лежащую. Поднимали, бросали спиной на пол. Снова поднимали и бросали. Кричать она уже не могла. Только стонала.
Потом ее подняли и повели в туалетную. Сказали, чтобы вымылась и привела себя в порядок. Вода была ледяная, и Эльзе подставила лицо под струю. Боль усилилась, стала острой, потом схлынула, притихла.
Один из надзирателей, только что раздиравший ей рот ключами, держал полотенце. Помог Эльзе вытереть лицо. Его обязанности, очевидно, делились на две части, и он не смешивал их: сейчас, когда избиение кончилось, он должен был позаботиться, чтобы заключенная выглядела прилично в допросной у следователя. И он делал все, что полагалось в таких случаях.
Из туалетной Эльзе отвели в допросную.
Она была здесь же, внизу: комната без окон, залитая светом двух рефлекторов. В тени оставался только стол, за которым сидел серый, расплывшийся в очертаниях человек без лица.
Лицо следователю заменяло неясное пятно.
— Я Хабекер, — услышала Эльзе. — Буду вести ваше дело. Времени у нас мало — примерно до утра.
Напротив стола, в отдалении от следователя и рядом с Эльзе, стоял железный табурет. Ноги у Эльзе подгибались.
— Позвольте мне сесть, — сказала она.
— Нет, — сказал Хабекер. — Чуть позже. Вы хорошо слышите меня? — Пятно, приобретая резкость, выдвинулось из-за стола, наплыло на Эльзе — Хабекер пересек комнату и стал напротив. От света глаза у Эльзе слезились. Она чувствовала, что кожа на лице, опаленная жаром рефлекторов, натягивается, готовая лопнуть; губы уже треснули, с них сочилась кровь. — До утра вы можете дожить, — негромко сказал Хабекер, — при условии, что будете искренни.
Он говорил и говорил, но Эльзе слышала не его, а свой собственный голос, отчетливо и трезво произнесший одно слово: «Конец!» И еще она подумала, что, в сущности, Хабекер зря режиссировал спектаклем, разыгранным гауптштурмфюрером и криминаль-секретарем: внезапный переход от вежливости к побоям мог сломить уголовника, но не человека, задолго до ареста знавшего, что ему грозит при провале.
— Задавайте вопросы, — сказала Эльзе.
Хабекер кивнул, подошел к рефлекторам.
Щелкнул выключателями. Свет пропал, наступила почти ночная темнота, она рассеялась не сразу, а когда рассеялась, Эльзе в первый раз увидела следователя. Он был невысок, сухощав, подтянут. В повседневной форме СС, на безымянном пальце — серебряный перстень с мертвой головой… Два дня спустя этим перстнем Хабекер вышиб ей несколько зубов и проломил височную кость…
— Да, — сказал Хабекер. — Это разумный подход. — Помолчал. — Начните с конца: с кем и каким способом вы поддерживаете связь. Все о технике, способах передачи, источниках. Это для начала… Можете сесть.