Дело о физруке-привидении
Шрифт:
— Ребята, я дура! — проговорила Катька. На нее уставились в ошеломлении. Не свойственна была ей самокритика. — Крестик серебряный у меня.
— Что, хочешь отлить из него пулю?
— Нет, просто повесить над дорожкой.
— Сопрут, — мрачно сказал Максим. Он предчувствовал очередную бессонную ночь. Но если Катька что-то задумала — идти против нее было, как с табуреткой против танка.
— Не сопрут, — мило сказала она. — Мы его повесим, понаблюдаем, а в конце снимем. Надо только леску достать.
— В темноте и канат не заметят.
— Ладно, — согласилась девица покорно, — доставай канат.
— Бинт, веревка, кусок провода, — бормотал Даник, оглядывая добычу. —
— А леска?
— Лёшку жаба задавила. Он сказал, что леска для сомика, а не для моих трусов. Извини.
— А что, стирать надо, сушить надо, — Макс попробовал провод на прочность. — Дело житейское. Короткий, не хватит.
И на пробу вальяжно растянул провод между соснами.
После ужина Симрик отправился на рекогносцировку.
Не то чтобы в этом была особая нужда. И вообще, настоящий сыщик способен, не сходя с места, распутать самое серьезное дело. Но ведь если самая красивая воспитательница лагеря намекает тебе, что ты толстый, то с этим надо бороться? За ужином Максим отказался от манной каши. Елена Тимофеевна пришла в ужас. Когда ребенок влюблен и у него переходный возраст, такое детям не говорят, заклохтала она. Он уморит себя голодом!
— Ха! — сказала Валькира. И была права. Очень трудно умориться, когда в тумбочке лежат шмат копченого сала и огурчики. К тому же Симрик совершенно автоматически изъял из столовой три корочки хлеба.
Конечно, на сало тут же набежал вечно голодный до чужого Ринальдо, с Даником, как с другом, следовало поделиться… но, чтобы не умереть, хватило и того, что осталось. Говорят еще, худеют, когда много двигаются… Вот он и пошел. А хорошо было Ниро Вульфу… Сидел себе, нюхал свои орхидеи. Его никто не заставлял худеть…
В скорбных размышлениях миновал Максим знакомую тропинку, пробегаемую за день раз семь-восемь, невидящим взглядом окинул по пути сумрачное заброшенное здание, от которого так и веяло неразгаданными тайнами и неприятностями, и присел на его крыльцо. Главное для него сейчас — это сила воли. Тогда он сумеет вставать в шесть часов утра, бегать вокруг корпуса и до речки, не пропускать тренировки по фехтованию и походы в лес… Тогда она его оценит. Ведь сумел же этот неизвестный автор старого дневника оторвать себя от стула, отдаться… нет, предаться настоящим приключениям. И не когда-нибудь, а в наши дни и в нашем городе. Вернее, за городом. Как подумаешь, что такое могло бы происходить и с ним!.. Рука сама собой скользнула за спину под куртку, где Симрик все время таскал за ремнем дневник. Все благие намерения растворились, когда глаза скользнули по ровным, слегка размытым строчкам. Тут на какую-то минуту заткнулась дискотека, и в оглушившей тишине знакомый мужской голос отчетливо произнес в соседних кустиках:
— … сил нет… днем и ночью… медом намазали.
В голосе явственно просквозило отчаянье.
Симрик отмахнулся, как от августовской мухи. Ну, жалится в ольховнике кто-то, место нашел.
— … отпугнешь, ага. Не знаю!..
Тут опять взорвалась дискотека. Но Максим, погрузившись в дневник, ее тоже уже не слышал.
"Около полудня мы пришли в товарный вид и смогли подумать, что нам теперь делать дальше. Вытащили карту — мы сидели под мостом через ту самую речку Беседь, к которой стремились. К северу от нее и начиналось междуречье, которое мы собирались исследовать на предмет места для проведения игры. Наша подробная топографическая карта, лист "Новозыбков N-36-XXXII", кончалась как раз селом Новоивановка — вот она, Новоивановка, на том берегу, как раз где она по карте показана. Стало нам понятно, отчего на административной карте в этом районе обозначено так мало населенных пунктов — никакой тут не лесной массив, а вовсе даже зона отселения. А вот следующего листа подробной карты, листа с номером N-36-XXXIV, который бы и рассказал нам, что за география там, на северном берегу Беседи, у нас не было. Мы не смогли его купить, когда готовились к походу. Кто ж знал, что тут все по-другому, чем мы думали!
Однако стенания и сожаления никак нам не помогли бы. Мы решали, что делать. Судя по тому, как спешил тот мотоциклист, который утром бегал мимо нас проверять свои удочки или там сетки, зона патрулируется. И быть вытащенными из нее за уши нам совсем не хотелось. Наверняка ведь штраф выпишут.
Однако и возвращаться назад не хотелось тоже. Мы надеялись, что зона не очень велика, и что мы сможем пересечь ее за день. Естественно, нам пришлось распроститься с планами найти в междуречье полигон для ролевиков, но раз уж мы сюда попали, глупо пятиться назад, не посмотрев, что происходит внутри.
С третьей стороны, стоять лагерем на любом непродуваемом пространстве значило терпеть ползающих по всему телу лосиных мух. Противно, а может и небезопасно — черт их знает, какие от ихних укусов последствия. Так что места для ночевок среди леса тоже устраивать нельзя, значит, и в зоне нельзя застревать. Надо выбираться на берег Сожа или другой речки хотя бы только для того, чтоб нормально ночевать. Думали мы, гадали, и решили совместить все эти требования:
Во-первых, пройти вперед по дороге за Новоивановку и посмотреть, что там творится.
Во-вторых, если оттуда окажется, что зона небольшая, то пройти ее насквозь и добраться до людей, а там по обстановке решить.
В третьих, если окажется, что зона слишком большая, то вернуться к этому мосту и пойти вниз по течению Беседи до Сожа. Попробовать переправиться на другой берег и возвращаться в Гомель через Хальч.
Ничего подробнее мы придумать не смогли, да и не хотели, зная по опыту, что любой тщательности план может с легкостью накрыться от какого-либо изменения обстоятельств. Как и случилось с нашим первоначальным планом.
Поэтому где-то около двух часов пополудни мы пересекли пограничную реку и углубились в земли, о которых совсем ничего не знали. Представления о скрытности у нас были самые поверхностные, и мы просто шли проселком, рассчитывая, что заслышав шум мотора, успеем спрятаться.
Первые, кто нас там приветствовал, были лосиные мухи: они не стали даже ждать, пока мы остановимся, а принялись ползать по нам, как только мы чуть-чуть прошли лесной дорогой. Степан стал говорить, что вообще-то лосиные мухи встречаются только в сентябре, что весной их быть не должно, что это противоречит всем известным и неизвестным законам природы, что может это даже и не мухи вовсе… тогда кто? В насекомых мы разбирались еще хуже, чем в сельском хозяйстве. Одно утешало: если бы эти шестиногие как-то могли нам повредить, то мы бы уже ощущали действие их укусов — прошло достаточно времени с момента, как мы впервые с ними столкнулись.
Так, незлым тихим словом поминая о своем отношении к мухам вообще, а к лосиным мухам в особенности, мы с верным другом продвинулись еще на сколько-то к северу и вышли на открытое пространство, среди которого живописно разметались поселки. Ближайший к нам точно был брошен — рамы выворочены, отсюда видно, и деревья прямо поперек улицы — но далеко у горизонта мы различили едущий автобус. Там заканчивалась зона отселения, и мы вполне могли пересечь ее еще до того, как стемнеет. Порадовавшись открытию, мы двинулись к заброшенному селению, рассчитывая осмотреться с высоты водонапорной башни. Башня эта представляла собой цистерну, лежащую боком на четырех толстых трубчатых ногах. Она выглядела точь-в-точь, как и встреченная нами вчера перед Веткой. Видимо, проект был один и тот же. А значит, и видно с нее будет так же далеко и хорошо, как с предыдущей.