Дело о карикатурах на пророка Мухаммеда

Флемминг Росе

В 1999 году мир услышал новую лекцию об оскорбительных изображениях. В Великобритании и США прошла выставка “Сенсация. Молодые британские художники из коллекции Саатчи” (сначала в Королевской академии в Лондоне, затем в Бруклинском музее в Нью-Йорке), вызвавшая ожесточенные споры. В Великобритании недовольство публики вызвала картина Маркуса Харви, на которой была изображена Майра Хиндли, пожизненно осужденная за убийство несовершеннолетних. Мать одной из ее жертв потребовала, чтобы работу убрали из экспозиции, поскольку она оскорбляет ее чувства, сама Хиндли написала из тюрьмы письмо к администрации выставки с аналогичной просьбой, не желая причинять боль семьям, чьих детей она убила, и жертвам детского насилия вообще. Несмотря на все протесты, картину не убрали. За время работы экспозиции неизвестные разбили стекла музея, а двое разгневанных демонстрантов забросали портрет Майры Хиндли яйцами и краской,

однако в целом выставка прошла спокойно, собрав больше трехсот тысяч посетителей. Тут заставляет задуматься упорство, с которым музей противостоял оказываемому на него давлению, в то время как британские культурные учреждение одно за другим включали самоцензуру в отношении ислама.

В Нью-Йорке никто не обратил внимания на портрет Майры Хиндли, зато всеобщее негодование вызвала другая работа. Мэр Нью-Йорка Рудольф Джулиани заметил в каталоге картину британского художника Криса Офили “Святая Дева Мария”, на которой была изображена чернокожая Богоматерь с куском слоновьего помета на груди, окруженная фотографиями женских половых органов, вырезанными из порножурналов. Католик по вероисповеданию, Джулиани пришел в бешенство. Он назвал произведение “чушью собачьей”, угрожал свернуть ежегодное финансирование деятельности музея в размере семи миллионов долларов, пока картина не будет убрана, а также инициировал судебный процесс, чтобы выгнать музей на улицу. “Мы не имеем права оказывать поддержку тем, кто оскверняет религию других”, — сказал Джулиани. Его поддержал архиепископ Нью-Йорка кардинал Джон О’Коннор, охарактеризовавший выставку как “оскорбление веры в Бога и, в частности, католичества”. Хилари Клинтон, которая в тот момент претендовала на пост сенатора Нью-Йорка, предпочла дистанцироваться от Джулиани, однако в то же время заявила, что находит выставку “глубоко оскорбительной” и посещать ее не намерена.

Офили считал, что агрессивная реакция вызвана не его работой, а интересами сторон, участвовавших в политической игре. В интервью он рассказал, что слоновий помет был данью его африканскому происхождению. Родители Офили родом из Нигерии, а он во время учебы в Африке узнал, что слон и его помет являются символами могущества и плодородия. Испражнения животных традиционно использовались в африканском искусстве, и в этой связи помет никогда не считался чем-то оскорбительным, скорее наоборот. “В этом есть нечто отличительное и основополагающее. Оно открывает дверь многообразию значений и толкований, — заявил Офили газете “Нью-Йорк Таймс”. — Не думаю, что смогу защитить свою работу. Люди, которые нападают на мою картину, направляют свой гнев на собственное восприятие, а не на мое. Никогда не знаешь, что может оскорбить других”. Однако в одном из более ранних интервью Офили утверждал, что помет в другом контексте может интерпретироваться как нечто отталкивающее. Он говорил, что его намерением было соединить красивое и мерзкое, чтобы при виде его работы зритель всегда чувствовал себя не в своей тарелке.

Никто не мог предвидеть, что именно работы Харви и Офили станут предметом дискуссии об оскорбительных картинах. Полагали, что негодование вызовет инсталляция Дамиена Херста с мертвым поросенком (“Этот маленький поросеночек пошел на рынок”) и что активисты защиты животных в Нью-Йорке устроят демонстрации против проведения выставки, однако этого не произошло. В то же время оба случая выявили тот факт, что восприятие оскорбительного в искусстве различается даже в странах с одинаковыми культурными корнями. Во-первых, выяснилось, что намерения художника не имели решающего значения в формировании общественного мнения. Во-вторых, на что обратил внимание Офили, оскорбительный характер носила не сама картина, а ее интерпретация критиками, как в случае с рисунком Курта Вестергора, изображавшим пророка с бомбой в тюрбане. В Лондоне портрет Майры Хиндли (“Самая злая женщина Великобритании”), в 1960-х годах убившей пятерых детей и подростков, вызвал возмущение пострадавших семей, которые все еще жили в стране и выступили против ее размещения на выставке. В Нью-Йорке оскорбительность работы Офили рассматривалась через призму истории страны, где в начале XIX века антикатолические настроения привели к массовым беспорядкам, нападениям на иммигрантов из Ирландии и требованию националистов не брать на работу католиков.

Нью-Йоркский союз гражданских свобод отреагировал на выпад Джулиани, подав на него в суд за нарушение права музея на свободу слова. В свою очередь, 3 октября 1999 года федеральный судья решил, что закон не предусматривает оснований для лишения музея финансовой поддержки в связи с работами, которые он выбирает для своей экспозиции, и Джулиани пришлось прекратить тяжбу.

По словам В. Дж. Т. Митчелла, будет работа воспринята как оскорбление

или нет, зачастую зависит именно от надписи, размешенной художником на картине, то есть возмущает не сама картина, а перевод смысла картины в слова. В качестве примера он приводит работу Криса Офили. Те, кто не видел вызвавшее бурные споры изображение Девы Марии, а только слышал, что его называют “мадонной из слоновьего помета”, наверняка сочтут картину оскорбительной. Между тем, по словам Митчелла, увидев картину воочию, большинство найдет ее совершенно безобидной и приличной. Негативное восприятие работы провоцирует приставший к ней ярлык “помет”, заставляя зрителя прийти к заключению, что полотно выказывает неуважение верующим. То же самое происходит и в случае с “Писающим Христом” Андреса Серрано: в качестве оскорбления воспринимается название работы и ассоциации, которые оно вызывает, а не сам ее вид. Если бы Серрано назвал картину “Христос, купающийся в лучах света”, скорее всего никто не стал бы поднимать шум.

Из эпизодов с Мане, Офили, Серрано, Мэпплторпом и многих других подобных ситуаций следует, что оскорбительный характер произведения — не высеченная раз и навсегда из гранита статуя, а всего лишь плод социальной игры между отдельными личностями, общественными учреждениями, а также событиями прошлого и настоящего. Иногда ассоциации, определяющие оскорбительность картины, формируются общественной дискуссией, иногда одни и те же работы по-разному воспринимаются от культуры к культуре, от места к месту и от эпохи к эпохе. Оценка картины может меняться от осуждения до нейтрального отношения и поклонения. Так же может произойти с “карикатурами на пророка Мухаммеда”. Кто знает, вдруг через полвека кому-нибудь придет в голову создать музей свободы в Тегеране или Кабуле? Во всяком случае, восприятие карикатур изменится со временем и появлением нового контекста, в котором им придется фигурировать.

По словам Митчелла, картины могут оскорбить по-разному. Одни задевают зрителя, другие, например сатирические рисунки политиков, критикуют то, что изображают. Одни картины оскорбляют, принижая то, что все считают ценным, другие — потому что высмеивают что-то священное или, наоборот, прославляют то, что большинство презирает. В связи с этим восхваление Мухаммеда мусульманами могут воспринимать как оскорбление те, чьи близкие были убиты во имя пророка, как, например, в случае с Марией Гомес, муж которой погиб во время теракта в Мадриде в 2004 году. Одни картины нарушают моральные запреты, другие могут оскорбить по политическому или национальному признаку, например привлекая внимание к историческому прошлому, о котором люди стараются забыть.

Митчелл считает, что к тем, кто создает или выставляет оскорбительные произведения искусства, не следует применять закон в широком понимании. Это возможно, только если кто-то пытается заставить кого-то смотреть на картины против воли. “Граждане, — говорит он, — имеют право не засорять свою голову оскорбительными изображениями, но у них также есть и право смотреть на картины, которые уязвляют других людей. Поэтому, говоря о праве демонстрировать оскорбительные произведения искусства, мы в первую очередь имеем в виду контекст, а не содержание; ассоциации, которые она вызывает, а не то, что изображено на картине. То есть всегда имеет значение, где, когда и для кого работа выставляется напоказ”.

Когда-то в датском мире искусства случился скандал, события которого многим вспомнились три десятилетия спустя в связи с карикатурным скандалом. В 1973 году режиссер и художник Йенс Йорген Торсен получил от государства денежные средства на съемки фильма “Любовная жизнь Иисуса Христа”. Известный своими провокационными работами, Торсен хотел продемонстрировать, что Божий Сын также вел половую жизнь. Надо сказать, что Дания стала первой страной, где парламент снял запрет на порнографическую литературу и ее визуальное изображение в 1967-м и 1969 году соответственно. Ограничения свободы слова исчезли, и Торсен хотел на практике удостовериться, что это действительно так.

Проект вызвал гневную реакцию как в самой Дании, так и за рубежом. До того как режиссер успел отснять первую сцену, папа римский назвал фильм “преступлением против христианской религии”. Четыре тысячи молодых христиан прошли по улицам Копенгагена в знак протеста, было собрано больше ста сорока трех тысяч подписей против государственного финансирования съемок. Прилетев в 1977 году в Лондон, Йенс Йорген Торсен был задержан британской полицией прямо в аэропорту Хитроу. Режиссеру сообщили, что ему запрещается находиться в стране, поскольку его пребывание на территории Великобритании представляет угрозу общественному порядку и может вызвать массовые демонстрации. То же произошло тридцать лет спустя с голландским парламентарием Геертом Вилдерсом, снявшим критический фильм об исламе “Фитна”.