Дело о карикатурах на пророка Мухаммеда
Шрифт:
Но это утверждение — откровенная чушь. Мои наполовину русские дети реагировали так же, когда их русская мать в 1980-х обращалась к ним на своем родном языке, но это не имело никакого отношения к политике по ассимиляции или различию между “ними” и “нами”. Они так говорили, потому что не желали выделяться, стремились быть как другие дети, их товарищи, и по приезде в Россию начинали вести себя совершенно по-другому. Когда дети выросли, они с радостью слушали родной язык своей матери, спешили позвонить бабушке и дедушке всякий раз, когда по телевизору показывали Россию, и в целом выказывали живой интерес к своему русскому происхождению. В отличие от грустной картины, которую нарисовала иммигрантка, российское культурное наследие в Дании очень популярно. Недавно были заново переведены или переизданы классические произведения
Лоббистам законов против разного рода оскорблений при поддержке конвенций о правах человека удалось переместить фокус дискуссии с проблемы защиты свободы слова на необходимость борьбы с “языком вражды” — с тех, кто использует свою свободу, на тех, кто “страдает” от использования своей свободы другими. Все это вылилось в совершенно абсурдную логику: мы защищаем жертв свободы, в то время как те, чьи выражения были приняты за оскорбление, подверглись угрозам смертью, нападениям и убийствам и оказались сами виновны в подобной реакции, поскольку могли просто не говорить оскорбительные вещи. Стоит представителям культуры прав и свобод человека уделить больше внимания запрету дискриминационных выражений, как сразу начинается поиск жертв оскорблений. Во имя равенства и противодействия дискриминации общество стремится защитить тех, кто подвергся оскорблениям. Подобное развитие ситуации ведет к тому, что понятие “толерантность” окажется перевернутым с ног на голову. Как тут не вспомнить известный афоризм, приписываемый Вольтеру, “Я не согласен с тем, что вы говорите, но готов умереть за ваше право это говорить”, который в “культуре оскорбления” превратился в “Я не согласен с тем, что вы говорите, и воспринимаю это как оскорбление, но даже если у вас есть право это говорить, считаю, что вы должны молчать”.
Толерантность отныне означает не терпимость к высказываниям, которые мы не хотим слышать, а способность молчать о вещах, которые другим могут показаться оскорбительными. Именно такое восприятие скрывается за фразой “Свобода слова — это не возможность говорить все что угодно”. Именно оно неизбежно приводит к повышению давления на свободу слова. После падения Берлинской стены и “маршей свободы” в Центральной и Восточной Европе правительства многих европейских стран приняли новые законы против оскорблений, а в Норвегии и Нидерландах государство попыталось заменить устаревшие статьи о богохульстве на новые положения, призванные защитить от посягательств группы и идеи, относящиеся к идентичности человека. Наступление на свободу слова со стороны социальных норм, устанавливаемых элитой, не обязательно должно восприниматься как угроза свободе. Новые запреты касаются не тех, кто силен словом, а тех, кто с трудом выражает свои мысли и поэтому часто употребляет вульгарные, отталкивающие выражения.
В европейском государстве всеобщего благосостояния, где происходит вмешательство в жизнь граждан под предлогом защиты таких ценностей, как человеческое достоинство, безопасность и социальная гармония, свободу вряд ли можно ликвидировать в одночасье. Это справедливо и для жестоких авторитарных режимов, где людей забирают по ночам, где угнетение видно невооруженным глазом и где повсеместно чувствуется боль от оскорблений. Напротив, исчезновение свободы будет происходить постепенно, о чем в 2009 году говорила в своем выступлении британский юрист-правозащитник Шами Чакрабарти. Чтобы точнее выразить свою мысль, она рассказала притчу о лягушках в кастрюле. Если опустить лягушек в кипяток, то шок заставит их инстинктивно выпрыгнуть из кастрюли и тем самым спастись. Но если этих лягушек поместить в чуть теплую воду, а затем поставить кастрюлю на огонь и подогревать постепенно, то лягушки будут просто плескаться в воде, чувствуя приятное тепло и наслаждаясь жизнью, пока медленно не сварятся заживо. “Дорогие дамы и господа, таким образом погибнет свобода.
Идеальное общество — с точки зрения сторонников ввода ответственности за оскорбления — описал британский ученый-социолог Стивен Льюис в романе “Удивительные открытия профессора Карита” (1995), который сам автор охарактеризовал как “комедию идей”. В произведении речь идет о Николя Карита, профессоре эпохи Просвещения, который после спасения из тюрьмы в государстве Милитария получает задание отправиться на поиски самого лучшего мира. Во время странствий он посещает государства Утилитария, Либертас и Пролетария, оказавшись в конце концов в Коммунитарии — обществе, основанном на представлении о мультикультурализме и равенстве между тридцатью четырьмя этническими группами и семнадцатью религиями.
Когда-то Коммунитария была этнически и религиозно однородным обществом, но потом началась интенсивная иммиграция, превратившая ее в мультикультурную страну, где права личности больше не существуют. Здесь признается лишь право каждого сообщества на уважение со стороны других социальных групп.
Люди вынуждены оставаться в религиозных и этнических землячествах, где они родились и выросли, в обществе не одобряются браки с представителями других народов. Тех, кто пытается сменить группу, исключают из нее и называют “безродными космополитами”. Коммунитария строится на принципе “Освободи нас от оскорблений”, который воплощается в законах страны. Свободы слова, естественно, не существует. Свобода речи наказуема, поскольку она, по мнению одного из жителей Коммунитарии, может привести к тому, что люди начнут оскорблять друг друга.
В Коммунитарии граждане постоянно находятся на страже свободы, точнее, “свободы от оскорблений”. Поэтому юмор и сатира давным-давно упразднены. Никто и понятия не имеет, что означают эти слова, и когда один “критик” создает сатирическую рок-оперу, высмеивающую религиозный фанатизм и ограниченность разделения по этническому признаку, всем приходится искать подходящую замену слову “сатира”. К своему ужасу, композитор узнает, что сатира выставляет напоказ глупость и злобу людей, подвергая их осмеянию.
Религиозные и этнические сообщества в Коммунитарии требуют, чтобы композитор отрекся от своего произведения и публично извинился. Он вынужден пуститься в бега, когда выясняется, что его сатиру воспринимают как святотатство — самое страшное преступление в Коммунитарии и единственное караемое смертной казнью, поскольку оно нарушает абсолютное право сообществ на уважение.
В этой связи профессор Карита пытается выяснить, есть ли у населения Коммунитарии понятие толерантности, ибо только оно может облегчить решение конфликта. Однако толерантности нет, что означает необходимость научиться переживать оскорбления от других. Но зачем им это нужно, вернее, зачем вообще нужно кого-либо оскорблять?
Граждане Коммунитарии, принадлежащие к каким-либо этническим и религиозным сообществам, просто не могут спокойно воспринимать неуважение к тому, что они считают священным. “Почему?” — спрашивает в очередной раз профессор Карита, желая поддержать толерантность, которую изучал, будучи экспертом эпохи Просвещения. “Проблема в стремлении оскорблять кого-то. То, что вы, господин профессор, называете толерантностью, является тем же самым, что и оскорбление без протеста, насколько мы это понимаем. В то же время уважение требует всячески избегать ситуаций, когда кого-то можно обидеть. Все наше общество верит в последнее, а не в первое”, — объясняет лидер Коммунитарии. Звучит знакомо, не правда ли?
Действительность в Коммунитарии во многом напоминает идеал сторонников ввода законов против разного рода оскорблений, ставший объектом сатиры. Во время карикатурного скандала стало понятно, как много активистов за права человека и организаций под эгидой ООН подвергли рисунки критике, при этом угрозы в адрес художников они осуждали куда менее энергично. Из увиденного Якоб Мхангама сделал вывод, который может причинить боль всем сторонникам борцов за права человека: “Мультикультуралистический образ мышления, — сказал он, — влияет на движение за права человека, при этом настолько ослабляя позиции свободы слова, что уже необходимо противодействовать центральным частям этого движения, ООН и конвенциям, так или иначе используемым для ограничения свободы слова”.