Дело о карикатурах на пророка Мухаммеда
Шрифт:
Спустя несколько дней Торбьерн Кристофферсен и Крестен Вестбьерг Андерсен, еще один режиссер фильма, подробнее объяснили свою позицию в интервью “Политикен”. Первый, как уже известно, выразил мнение, что не хочет быть задействован в кампании, поскольку он всего лишь снял мультфильм, но если сатира направлена в адрес политкорректных целей, то совершенно нормально принять в ней участие. Режиссер сказал: “Мой любимый эпизод в сценарии — когда датские астронавты приземляются на Сатурн и говорят: “Мы белые боги”. Это так здорово: “Мы пришли, чтобы принести демократию и свободу слова”. Мы должны были высмеять действительность, в которой живем. Будучи художником, ты всегда немного анархист, таким становишься, когда делаешь что-нибудь смешное”.
По мнению
Меня тронуло неприкрытое лицемерие обоих режиссеров. Во-первых, бравые юмористы считали, что направлять сатиру против религиозных идей хуже, чем против живых людей. Многие религиозные фанатики и диктаторы точно обрадовались бы, услышав это мнение, которое противоречит современному представлению о правах человека. Оно подразумевает, что люди могут требовать защиты прав, а не идей, будь они политическими, религиозными или какого-либо другого характера. Примечательным также является то, что религиозную сатиру сравнили с убийствами. Теократические режимы от Ирана до Саудовской Аравии, религиозные фанатики вроде Дэвида Хедли, человек с топором из Орхуса или члены Аль-Каиды не смогли бы лучше обосновать свое миропонимание, чем эти два веселых человека.
Грэйсон Перри, Финн Графф и датские режиссеры, снявшие анимационный фильм, подвергали себя самоцензуре. Это всего лишь три случайных примера из трех разных стран Европы, но есть и сотни других случаев, не имеющих ничего общего с “хорошим поведением”. Самоцензурой указанных лиц управлял страх, хотя в некоторых случаях им было трудно соблюсти ограничения. Самоцензура причиняла им боль и плохо соотносилась с их восприятием самих себя, поэтому они и придумали отговорки об уважении к другим вероисповеданиям и нежелании кого-либо провоцировать. Подобное запугивание общества стало одной из причин, по которым “Юлландс-Постен” заказала “карикатуры на пророка Мухаммеда”, попавшие в болевую точку, чего никто и представить не мог.
Помимо проблемы самоцензуры дискуссия выявила ряд “прорех” в европейской культуре и самопонимании. Одна из них — следствие Второй мировой войны: травматический опыт, который никто не хотел бы пережить вновь. Урок, извлеченный общественностью из геноцида евреев, состоит в том, что слово может убивать, что злые слова ведут к злым делам. Широко распространено мнение, что уничтожение евреев никогда бы не произошло, если бы власти Веймарской республики пресекли антисемитскую риторику нацистов в годы до их прихода к власти или если бы нацисты после 1933 года не имели возможности свободно вести пропаганду. Считалось, что неограниченная, ничем не контролируемая свобода слова привела к “демонизации” евреев нацистской пропагандой и их последующему геноциду. В связи с этим в 2009 году министр иностранных дел Дании Пер Стиг Меллер предупредил, что свобода слова может использоваться для разжигания насилия: “Сегодня мы видим это в посланиях Усамы бен Ладена. То же самое наблюдалось в Германии, где антисемитская риторика в итоге обернулась “окончательным решением проблемы” путем убийства шести миллионов евреев”.
Предполагалось, что нацистская
Не думаю, что стоит говорить о “злоупотреблении свободой слова” в отрыве от конкретного случая, если речь идет, например, о диктатуре. Гитлеровская пропаганда носила демагогический и воинственный характер, но нацистская риторика перед “окончательным решением проблемы”, имевшая все признаки патологии и паранойи, не имела ничего общего со злоупотреблением свободой слова. Дело в том, что там вообще не было свободы как таковой. Сравнивать гитлеровскую пропаганду при тоталитарном режиме с границами свободы слова в демократическом открытом обществе — абсурд.
Дискриминирующее разделение высказываний на “ответственные” и “безответственные” стало применяться как риторический прием, чтобы дискредитировать нежелательные точки зрения. Я часто слышал, что “Юлландс-Постен”, опубликовав “карикатуры на пророка Мухаммеда”, “злоупотребила свободой слова”. К такой же фразе прибегают авторитарные режимы, сажая в тюрьму критиков системы. Китайских диссидентов отправляли в лагеря, потому что они “злоупотребляли свободой слова”. Далай-лама “злоупотребил свободой слова”, когда говорил о проблемах Тибета. Египетского критика системы Саада Эддина Ибрахима посадили в тюрьму под тем предлогом, что он своими негативными высказываниями о президенте страны Хосни Мубараке “злоупотребил свободой слова”. Убитая российская журналистка Анна Политковская “злоупотребляла свободой слова”, когда писала критические статьи о войне в Чечне. Иранцы, протестовавшие против махинаций религиозных лидеров страны и корпуса “Стражи Исламской революции”, были арестованы и подверглись пыткам, потому что они “злоупотребили свободой слова”.
Сравнение публичной критики авторитарных режимов, которую они называют “злоупотреблением свободой слова”, с распространением пропаганды показывает, насколько глупо и бессмысленно звучит эта фраза, которой можно всячески манипулировать.
Свободой слова нельзя злоупотребить по определению. Как в свое время заметили культурный радикалист Поуль Хеннингсен и псалмописец Н. Ф. С. Грундтвиг, свобода слова определяется по тому, как ею “злоупотребляют”. Она нужна затем, чтобы говорить то, что злит или обижает других людей, нравится им или оставляет равнодушными, тревожит или умиротворяет, делается предметом ненависти или остается пустым звуком, является ложью или правдой, вводит в заблуждение или просвещает. Подобное определение не означает отсутствие границ дозволенного в том, что может быть сказано во всеуслышание. Именно так. Но когда нарушаешь эти границы, то не “злоупотребляешь свободой слова”, а совершаешь преступление — если так решит суд. Вопрос о “злоупотреблении” — дело судьи, а не участников общественной дискуссии.
Из геноцида евреев современные европейские демократии сделали вывод, что запрет расистских и экстремистских высказываний может предотвратить или остановить насилие и убийства. Сразу после окончания войны союзники вынудили Германию и Австрию принять законы против “языка вражды”, считая, что таким образом можно обезопасить Европу от повторения Холокоста. История ни разу это не подтвердила. Но в первые десятилетия после Второй мировой войны это убеждение помогло создать международную систему защиты прав человека. Активную роль в этом процессе сыграли еврейские организации. Едва ли они представляли, к чему он может привести.