Дело о менделевской лампе
Шрифт:
– Что ж, пожалуй, в этом ты прав, - признал он и начал тыкать в кнопки мобильного телефона.
– Алло?
– услышал я голос Корины.
– Неважные новости, дорогая, - сдержанно произнес Мо, хотя его невозмутимость показалась мне наигранной.
– В конторе возникли кое-какие дела, и нам придется сегодня же вернуться в Филадельфию.
– Тебе и Филу? У вас все в порядке?
– У нас двоих - да. Не волнуйся. Когда приедем, я тебе позвоню.
– Я люблю тебя.
– И я тебя. Поцелуй за меня девочек перед сном. Он повернулся ко мне.
–
– спросил я.
– Лучше не сообщать им подробности, особенно когда это касается работы. Зачем тревожить женщин?
– Корина уже встревожена. Ведь она даже не упрекнула тебя за то, что ты не приедешь на обед. Кстати, ты не думаешь, что я тоже обеспокоен? Так в чем, собственно, дело?
Мо опять промолчал. Он завел машину и свернул на дорогу (на сей раз проявив милосердие и сделав это плавно) перед дорожным знаком, сообщающим, что впереди - шоссе на Пенсильванию.
Когда Мо прибавил скорость, я поднял стекло. Ночь внезапно стала сырой и холодной.
– Не хочешь намекнуть, куда мы едем? Или просто отвезешь меня в Филадельфию?
– спросил я.
– Я тебя высажу у вокзала на Тридцатой улице. В поезде перекусишь и через час будешь в Нью-Йорке.
– А ты не забыл, что моя сумка осталась у тебя на крыльце? Не говоря уже о машине?
Мо нахмурился, но даже не сбавил скорость.
– Знает ли обо всем Эймос?
– пробормотал он несколько секунд спустя. Скорее себе, чем мне.
– Эймос - друг Якоба?
– Это его сын.
– Что ж, полагаю, ты не сможешь позвонить ему по телефону?
Мо покачал головой и опять нахмурился:
– Очень многие неправильно понимают эмишей. Думают, что они вроде луддитов и выступают против любых машин. На самом деле это не так. Они сопротивляются натиску техники, спорят между собой, принимать ее или отвергать, а если принимать, то в какой мере? Они стремятся, чтобы прогресс не нанес ущерба их независимости и самодостаточности. Они вовсе не отвергают телефоны как таковые, эмиши просто не хотят держать их в доме, дабы никто не вмешивался в их домашние дела.
– И они правы, - фыркнул я.
– Сколько раз звонок капитана выдирал меня из постели!
Мо ухмыльнулся - впервые с той минуты, когда мы покинули ферму Якоба Штольцфуса. Хороший признак.
– Так где эмиши держат свои телефоны?
– спросил я, воспользовавшись минутой и надеясь, что Мо наконец перестанет упираться.
– Что ж, это очередной спорный вопрос. У них на этот счет нет единой точки зрения. Некоторые разрешают ставить телефонные кабинки на границе своих владений, чтобы иметь возможность позвонить, не нарушая при этом неприкосновенность своих жилищ.
– А у Эймоса есть телефонная кабинка?
– Не знаю, - буркнул Мо. Он так всегда отвечает, когда начинает думать о чем-то другом.
– Но ты говорил, что его семья более открыта по сравнению с другими.
Мо повернул голову, взглянул на меня, потом снова уставился на дорогу.
– Да, они более открыты. Но не в том, что касается средств связи.
– А в чем?
–
– Медицины?
– Что ты знаешь об аллергии?
Я почесал нос. Наверное, еще в Страсбурге в ноздри попала пыльца.
– У меня бывает сенная лихорадка, - принялся перечислять я.
– Иногда мой рот начинает буквально пылать из-за кусочка мускусной дыни. Да что говорить - у меня на глазах как-то умер человек, застигнутый приступом удушья, возможно аллергического. Думаешь, Якоба Штольцфуса сразило нечто подобное?
– Нет. Я полагаю, его убили, потому что он пытался предотвратить гибель людей.
– Ладно. Когда ты в прошлый раз об этом заикнулся, я попросил объяснить, а ты ответил, что это неважно. Так мне спросить снова или лучше сразу забыть?
Мо вздохнул:
– Знаешь, генной инженерией начали заниматься задолго до открытия ДНК.
– Повтори-ка.
– Скрещивание растений для получения новых комбинаций генов началось, вероятно, почти одновременно с появлением человечества как вида, - сказал Мо.
– Дарвин это понял и назвал искусственным отбором. Мендель сформулировал первые законы генетики в результате опытов по скрещиванию гороха. А Лютер Бербанк вывел гораздо больше сортов фруктов и овощей, чем вышло из наших лабораторий, где занимаются комбинированием генов.
– А как это связано с эмишами? Они тоже выводят новые сорта овощей?
– И не только по этой причине. Например, их дома освещают особые виды светляков. Или возьмем «альтруистический навоз» - в нем плодятся личинки, которые после внесения удобрения в почву сами отыскивают корни растений и умирают возле них, обеспечивая корням питание. Но об этих открытиях никто не знает. Эмиши создали биотехнологию высшего уровня, отвергая нашу.
– И твой друг Якоб над этим работал? Мо кивнул:
– Аллергологи - наши традиционные исследователи - недавно начали выяснять, каким образом некоторые продукты питания становятся катализаторами аллергии. Ведь дыня обжигает твой рот именно в сезон сенной лихорадки, правильно? И именно потому, что она действительно обостряет сенную лихорадку. Точно так же действует и арбуз, и некоторые виды пыльцы. Якоб и его соотечественники знают об этом уже лет пятьдесят - и продвинулись очень далеко. Они пытаются вывести новый вид плодов, какую-то разновидность томатов, способную стать «антидотом» при аллергиях и свести гистамин-ное действие аллергенов почти к нулю.
– Нечто вроде органического «гисманола»?
– Даже лучше. Это превзойдет по эффекту любую химию.
– Ты в порядке?
– Я заметил, что лицо Мо покрылось крупными каплями пота.
– Конечно,- ответил он и кашлянул.- Не знаю. Якоб… - Мо вдруг зашелся в приступе неудержимого кашля.
Я обхватил его одной рукой, удерживая на сиденье, а другой вцепился в руль. Рубашка Мо мгновенно пропиталась потом, дыхание стало резким и прерывистым.
– Мо, держись!
– выкрикнул я и, не снимая левой руки с руля, стал шарить правой во внутреннем кармане пиджака.