Дело о менделевской лампе
Шрифт:
Наконец пальцы нащупали инъектор с эпинефрином, который я всегда ношу с собой. Я выхватил его, не сводя глаз с Мо. Он обмяк, едва сохраняя сознание и кое-как держась за руль. Я как можно мягче отодвинул его к дверце и принялся нашаривать ногой педаль тормоза. Нас обгоняли проносящиеся по шоссе машины, ослепляя вспышками фар в зеркале заднего вида. К счастью, Мо ехал в крайнем правом ряду, и меня ослеплял поток машин лишь с одной полосы. Наконец моя подошва наткнулась на педаль тормоза, и я плавно утопил ее до упора. Каким-то чудом машина относительно медленно остановилась на обочине, и мы не пострадали.
Я взглянул на Мо, задрал рукав его рубашки и прижал к руке инъектор. Я не мог сказать точно, как долго он уже не дышит, но дело обстояло очень скверно.
Схватив трубку мобильного телефона, я набрал 911.
– Срочно пришлите кого-нибудь!
– рявкнул я.
– Нахожусь на шоссе в Тернпайк, стою перед развилкой на Филадельфию. Я доктор Фил д'Амато, медэксперт нью-йоркского департамента полиции, и это срочный медицинский вызов.
Я не был уверен точно, что у него анафилактический шок, но адреналин навредить ему никак не мог. Прижав ухо к груди Мо, я не расслышал ударов сердца. «Господи, прошу тебя!»
Я делал Мо искусственное дыхание «рот в рот», массаж сердца, умолял его очнуться. «Держись, черт бы тебя побрал!» Но я уже знал. Со временем у медэкспертов развивается своего рода отвратительное шестое чувство. И я знал, что какой-то мощный аллерген только что убил моего друга. Прямо у меня на руках.
«Скорая» примчалась через восемь минут - быстрее, чем в Нью-Йорке. Но это уже не имело значения. Мо скончался.
Пока медики пытались вдохнуть в него жизнь, я смотрел на телефон в машине. Я обязан был позвонить Корине и все рассказать. Немедленно. Но в пластиковом окошечке дисплея я видел лишь рыжую головку Лори.
– Вы сами-то в порядке, доктор д'Амато?
– спросил санитар.
– Да, - отозвался я. Кажется, меня трясло.
– Эти аллергические реакции бывают смертельными, - сказал он, глядя на Мо.
Будто я не знал.
– Вы сообщите семье?
– спросил санитар. Они собирались отвезти тело Мо в местную больницу.
– Да, - буркнул я, вытирая слезинку.
Мне показалось, что я задыхаюсь. Пришлось успокоиться, взять себя в руки и отделить психологию от физиологии, чтобы разобраться в своем состоянии. Я медленно вдохнул и выдохнул. Повторил. Ясно. Все в порядке. На самом деле я не задыхаюсь.
«Скорая» умчалась в ночь, увозя тело Мо. А вот он точно задыхался, и это его убило. Так что же он начал мне рассказывать?
Я снова посмотрел на телефон. Самое правильное действие - вернуться к дому Мо и уже там все рассказать Корине. Такие чудовищные известия не сообщают по телефону. Но я должен узнать, что именно случилось с Мо, и вряд ли Корина мне в этом поможет. Мо не хотел ее тревожить и ничего ей не рассказывал. Нет, мне нужно узнать, что задумал Мо, - а для этого поехать в Филадельфию. Туда, куда он сам хотел меня отвезти.
Но куда?
Я нажал пару кнопок и вывел на дисплей телефона список хранящихся в его памяти номеров. Владелицей единственного номера с городским кодом 215 значилась некая Сара Фишер. Ее адрес мне был более или менее знаком - возле университета Темпл.
Я извлек из памяти номер и нажал кнопку вызова.
Потрескивание, потом тихий жестяной звук сигнала.
– Алло?
– услышал я женский голос, прозвучавший ближе, чем я ожидал.
– Здравствуйте. Это Сара Фишер?
– Да. Я вас знаю?
– Я друг Мо Бюхлера. Кажется, сегодня мы с ним ехали именно к вам…
– Кто вы? У Мо все в порядке?
– Ну…
– Слушайте, кто вы такой, черт побери? Если не ответите прямо, я положу трубку.
– Я доктор Фил д'Амато. Медэксперт из нью-йоркского департамента полиции.
Она на несколько секунд смолкла, потом сказала:
– Ваше имя мне почему-то знакомо.
– Что ж, я написал несколько статей…
– Погодите.
– Я услышал, как она положила трубку и зашелестела бумагами.
– В «Дискавер» у вас опубликована статья о бактериях, устойчивых к антибиотикам, правильно?
– спросила она полминуты спустя.
– Да, - подтвердил я. При иных обстоятельствах мое эго просто воспарило бы в небеса, обнаружив столь заинтересованного читателя.
– Ладно. В каком месяце статья была опубликована? Господи…
– Э-э… в конце прошлого года, - сказал я.
– Я тут вижу ваш портрет. Опишите его.
– Прямые темные волосы… с легкими залысинами,- начал я. Ну как я мог помнить, как выгляжу на этом паршивеньком смазанном портрете?
– Продолжайте.
– Еще у меня довольно густые усы и очки в стальной оправе.
– Я отрастил усы по просьбе Дженны, и по этой усатой фотографии редакционный художник потом и сделал портрет пером и тушью.
Она немного помолчала, затем вздохнула:
– Хорошо. А теперь вам придется рассказать, зачем вы мне позвонили. И что случилось с Мо.
До квартиры Сары оказалось менее получаса езды. Я все объяснил ей по телефону, и мне показалось, что она скорее опечалена, чем удивлена. Она попросила меня приехать.
Я позвонил и Корине и рассказал ей все, как смог. Прежде чем стать медэкспертом, Мо был полицейским. Наверное, женам полицейских полагается быть готовыми к такому исходу, но как, скажите на милость, можно подготовить человека к подобному известию после двадцати лет благополучного брака? Она плакала, я плакал, и я слышал, как плачут дети. Я сказал ей, что еще заеду, - и знал, что заехать к ней мне надо обязательно, - но все же надеялся услышать от нее: «Нет, я в порядке, Фил, правда, а ты ведь захочешь выяснить, что именно и почему случилось с Мо…» - именно это я и услышал. Сейчас таких женщин, как Корина Родри-гес Бюхлер, уже не делают.
Как раз напротив дома, где жила Сара, обнаружилась стоянка - в Нью-Йорке такое сочли бы даром небес. Я заправил рубашку в брюки, затянул пояс и постарался взять себя в руки, а уже потом надавил на кнопку звонка у подъезда.
Она встретила меня перед распахнутой дверью своей квартиры на втором этаже, когда я, слегка запыхавшись, поднялся по лестнице. У нее оказались соломенного оттенка волосы и грустные глаза, но приветствовала она меня искренней и широкой улыбкой, которую я вовсе не ожидал увидеть после допроса по телефону. На вид ей было около тридцати.