Дело о пропавшей России (Агентство 'Золотая пуля' - Сборник новелл)
Шрифт:
– Привет, Алик, Соболин беспокоит. Не забыл еще такого?
Мы обменялись еще парой ничего не значащих фраз, прежде чем я решил взять быка за рога и предложил Заборину пересечься со мной где-нибудь в центре.
– Да нет, ты знаешь, я тут последние дни все больше дома сижу (Опа! Вот оно!..),- ответил Заборин.- А что за интерес у тебя ко мне?
– Хочу побеседовать о последствиях одной твоей публикации. Про гастроли "Води Джи"...
– Уже знаешь?- Голос моего собеседника поскучнел.- Черт с
Он продиктовал адрес. Ехать предстояло на Юго-Запад.
Через час тридцать пять минут я звонил в дверь квартиры Заборина на третьем этаже девятиэтажного дома на Маршала Жукова. Когда он открыл мне дверь, я присвистнул. Видок у него был еще тот. На месте левого глаза фиолетовая с отливом опухоль.
– Ну чего вылупился? Битого журналиста не видал? Не стой столбом, Соболин, входи. Любуйся последствиями столкновения неподкупной журналистики с кровавой мафией.
Заборин посторонился, пропуская меня в квартиру.
– На лицо смотреть неприятно, но болит меньше. Хуже всего - ребра, дышать тяжело...- Заборин отобрал у меня бутылки с пивом.- Да не сиди пнем, сгоняй на кухню, там возле мойки бокалы какие-то есть.
Стаканы оказались не первой свежести, но я их сполоснул под краном...
– Ну, Алик,- перешел я к делу, когда две бутылки пива практически опустели,- я так понимаю, у тебя есть к братьям Карпенко небольшой счет. Думаю, мы в состоянии его предъявить к оплате.
– Вы там у Обнорского своего всей конторой крышей поехали?
– У меня к братьям есть свой счет,- сказал я и рассказал ему все (или почти все) про историю с Мариной Ясинской.
Заборин вздохнул, поморщился от слишком глубокого вдоха и тоже рассказал мне все, что посчитал нужным.
Заборина не отлавливали по дороге в редакцию. Ему просто позвонили по телефону. Позвонил знакомый - "коллега по журналистскому цеху" - и пригласил попить пивка в "Лаки чен".
Но бедному Алику даже пива попить не дали. Едва он вошел в клуб, как к нему подошли два амбала и попросили пройти к руководству клуба.
Заборин не сопротивлялся - все равно бесполезно.
Оказавшись перед братьями Карпенко, Заборин на свою беду начал хорохориться. Тогда братья приказали своим мордоворотам оттащить его куда-нибудь, где никто не услышит, и поработать над ним. Охранники приказание исполнили, увели Заборина в небольшой спортзал, скрывавшийся, как выяснилось, в глубинах "Лаки чена", и минут сорок отрабатывали на нем приемы восточных единоборств, используя Алика в качестве говорящей макивары.
До дома он еле добрался - мало того что все тело болело, так еще и в машину никто сажать не хотел. К тому же бумажник его остался в клубе.
– Ты представь, Соболин, там же не только деньги были, там моя кредитная карточка была - нам из Москвы на нее
Я не представил. У меня у самого никогда никаких кредитных карточек не было.
– Что делать собираешься?- поинтересовался я.
Заборин пожал плечами:
– Прижать бы как-нибудь негодяев... Да только что с ними сделаешь?..
– Можно в РУБОП пойти, ими там давно занимаются.
– Думаешь, поможет? С их-то связями и депутатской неприкосновенностью?
– Старший-то мимо неприкосновенности пролетел на последних выборах, как веник над Парижем...
– Ты всерьез дурак или прикидываешься?- Алик замахал на меня руками.
Пришла моя очередь пожимать плечами.
Я поинтересовался, как отыскать двух оставшихся журналистов, нехорошо написавших о Карпенко.
Заборин не знал - посоветовал звонить в понедельник в редакции.
***
Субботний день катился к вечеру.
Я нашел ближайшую телефонную будку и позвонил Марине.
– Я соскучился... Не говори ничего, скоро приеду.
Желтые розы я купил у входа на "Ленинский проспект" у "Петроградской" вышло бы раза в полтора дороже. А неподалеку от ее дома заскочил в кондитерскую и купил несколько пирожных. Выглядела Ясинская уже получше, но все равно неважно. Я понял,- что эту ночь мы вряд ли проведем вместе. Кофе мы тем не менее выпили и пирожные съели.
– Не бойся, котенок,- я чмокнул ее в лоб, уходя,- мы их еще прищучим.
Я позвоню тебе завтра.
Делать до наступления ночи было совершенно нечего. Пешком я прошел по Каменноостровскому проспекту. Оставил позади Австрийскую площадь (мне она всегда напоминала площадь Звезды из "Трех толстяков"). В бывшей столовой, где когда-то я пил маленький двойной за двадцать шесть копеек в перерывах между съемками "Афганского излома", теперь находился китайский ресторан. На пляже перед Петропавловкой уселся прямо на песок, выбрав местечко почище. Пришло настроение раскурить трубку. Достал ее из кармана жилетки и стал набивать табаком.
До двадцати пяти лет я не курил и нос воротил от табака. А потом Света Завгородняя подарила мне на день рождения трубку и пачку табака. Этакий отдарок - за год до этого я привез нашей супермодели по ее собственному заказу из Стокгольма длинный мундштук для папирос. Подарили - надо пользоваться. После первой в жизни выкуренной трубки минут на десять я поплыл. А потом ничего, привык, даже стал находить удовольствие в процессе курения.
Я и забыл, когда последний раз сидел вот так, просто глазея на окружающее, позволяя мыслям течь, как заблагорассудится, перескакивая с предмета на предмет. Когда буду богатым - куплю себе островок в шхерах рядом со Стокгольмом, буду сидеть, курить трубку, глядеть на волны и проплывающие мимо пароходы...