Дело о золотой мушке. Убийство в магазине игрушек

Криспин Эдмунд

Помнил слова благословения, звучавшие в глубокой тишине:

– Милость Господа нашего Иисуса Христа, любовь Господня, благодать Святого Духа…

Помнил, как прошептал, не в состоянии унять дрожь в голосе:

– Могла ли женщина сделать это?

И мрачный, но неопределенный ответ Фена:

– Можно было догадаться…

Затем надо было избавиться от хористов, когда те вернулись в ризницу, оповестить администрацию колледжа, не подпускать незваных зевак, звонить в полицию. Фен немедленно отправился допросить мальчика, упавшего в обморок во время службы. Его рассказ был бессвязен, но в конце концов им удалось вытянуть из него перечень основных событий. По его словам, он вошел в ризницу в дальнем конце часовни и обнаружил, что там темно. Выключатель находился возле наружной двери. Он уже собрался пойти и включить свет, как услышал легкий шорох в темноте, и некто – или нечто – шепотом пригласило его войти и обменяться рукопожатиями – каковая

просьба отнюдь не вызвала у него желания немедленно ее исполнить. На некоторое время он застыл в испуге, а потом кинулся обратно в часовню, на чем его воспоминания и обрывались. Когда его спросили, кому принадлежал этот голос: мужчине или женщине, он резонно ответил, что если человек говорит шепотом, этого невозможно понять, но, по его мнению, это не было ни то ни другое. На что Фен, уже вернувшийся к своей обычной манере обращения, фыркнул в раздражении и, сетуя на влияние М. Р. Джеймса [190] на слишком юные умы, вышел.

190

Джеймс М. Р. (1862–1936) – английский писатель, автор пользовавшихся огромным успехом рассказов о привидениях.

Инспектор, доктор и санитарная машина прибыли очень скоро, а сразу же после них, к некоторой досаде инспектора, ниоткуда, словно всадник апокалипсиса, появился сэр Ричард Фримен. Их расследование почти ничего не дало; Найджел вспоминал, что Фен показывал им несколько еле заметных, но явно красных пятен на экземпляре прелюдии Респиги, стоявшем открытым на пюпитре органа, но в то время он не осознавал их значения; он также вспоминал случайно брошенное, некстати сделанное замечание о странности регистров, которые Дональд избрал для последнего гимна. Время смерти было легко определить даже без доказательств, приведенных полицейским медиком: это случилось между псалмом и последним гимном, то есть между 6.35 и 6.45.

Инспектор интересовался, почему не было слышно звуков борьбы, но Найджел, в студенческие годы несколько раз бывавший на хорах для органа, припомнил, что оттуда ничего не слышно, даже если встать прямо под ними, и несколько экспериментов доказали его правоту.

Что касается орудия убийства, то его происхождение установили без труда. Это был самый обыкновенный нож с заостренным лезвием с кухни, обслуживавшей профессорскую коммон-рум и расположенной рядом с часовней. Персонал покинул место работы в 5.30 тем вечером, и на ноже не имелось отпечатков пальцев, кроме каких-то старых, принадлежавших одному из работников кухни. На железной лестнице обнаружили следы от обуви на резиновой подошве, частично затертые следами Фена и Найджела, поэтому не удалось определить ни тип, ни размер обуви; в ризнице, кроме нескольких пятен, оставленных кем-то, на ком были перчатки, ничего не оказалось. Фен, без всякого толку перерыв каморку на хорах, спросил инспектора:

– Когда вы сняли охрану с комнаты Феллоуза?

– В шестнадцать тридцать этим вечером.

– Тогда, – сказал Джервейс Фен, – боюсь, что и ее мы застанем перевернутой вверх дном.

«Quaeram dum inveniam!» [191] – подумал Найджел. Расследование доказало его правоту, но они не нашли там ничего, что могло бы помочь им.

Привратника допросили о присутствии в колледже посторонних в тот вечер. Он не видел ни одного, но отметил, что здесь имеется полдюжины боковых входов, через которые любой может войти незамеченным. Тех студентов и донов, которые присутствовали в то время в колледже, а не в часовне, собрали в зале и спросили, видели ли они кого-нибудь незнакомого между пятью и семью вечера, но и это ничего не дало. Неудачи, следовавшие одна за другой, стали изрядно действовать инспектору на нервы; сэр Ричард хранил мрачное молчание; а Фен, хотя и следил за ведением дела с достаточным вниманием, казалось, мало беспокоился о результате.

191

«Буду искать, пока не найду» (лат.).

Кульминация неприятностей, свалившихся на инспектора, пришлась на время посещения костюмированной репетиции около восьми вечера. Удачно, что все возможные подозреваемые были здесь, включая Николаса, пришедшего посмотреть, вот только никого нельзя было исключить, ибо ни у одного не было убедительного для следствия алиби. Большинство из них пришли в театр только к 6.45, а некоторые явились еще позже, а поскольку от Сент-Кристоферса до театра быстрой ходьбой можно дойти за пять минут, никто не мог быть свободен от подозрений. Когда Роберт в конце первого акта собрал труппу на сцене, чтобы сообщить свои замечания, им объявили о случившемся, но, кроме явной тревоги, никакой особой реакции не последовало; только у Джин вырвался сдавленный крик ужаса, после чего она сразу пошла к Фену и

долго и бессвязно с ним говорила. У Найджела не было возможности увидеть Хелен наедине, но он читал страх и растерянность в ее глазах. Маленькая горстка подавленных людей вернулась в Сент-Кристоферс.

По возвращении в комнату Фена инспектор откровенно признался, что он в замешательстве. Теперь уже не было речи о самоубийстве, и он только о том и думал, чтобы выяснить наконец, в чем тут загвоздка, и закрыть дело – настолько быстро, насколько это в человеческих силах. Он прямо обратился к Фену:

– Мы совершенно не знаем, что делать дальше, сэр, и кроме вас никто не может помочь. Это преступление – в своем роде совершенство – ни одной зацепки.

– Да, – сказал Фен, – совершенное преступление, потому что преступнику повезло. Убийца проник в колледж незамеченным, с черного хода, взял в кухне нож и поднялся на органные хоры, спугнул мальчика, попавшегося ему на пути – все еще не узнанный никем, убил Феллоуза и скрылся, так и незамеченный. Убийце фантастически повезло, и, я думаю, если бы речь шла лишь об этом одном убийстве, раскрыть преступление было бы невозможно. Кто бы ни убил Феллоуза, он (или она) перед вылазкой постарался, чтобы все пуговицы у него были крепко пришиты, воздержался от курения и, увы, не оставил нам ни одного клока одежды на торчащих из стенки гвоздях. Все отлично. Но предшествовавшее этому убийство Изольды не оставляет у меня никаких сомнений в том, кто это. – Он задумался. – Моя вина, что Феллоуза убили, но я не мог предвидеть этого, это никак нельзя было предвидеть. Если бы только я действовал быстрее, то мог бы предотвратить преступление.

– В таком случае убийца – это… – произнес сэр Ричард.

– Я скажу вам, – ответил Фен, – и сообщу, каким образом была убита Изольда, но при одном условии. Ты простишь меня, Найджел? Мне пока не хотелось бы, чтобы ты это знал.

Найджел хмуро кивнул и вышел в сад покурить и пройтись. В течение получаса Фен тихо разговаривал с сэром Ричардом и инспектором, что-то растолковывая, на чем-то настаивая и поясняя примерами. Во время его рассказа сэр Ричард пощипывал себя за усы, а у инспектора вытянулось лицо. Наконец они вышли.

* * *

– Найджел, – сказал Фен часом позже, когда они сидели вдвоем в его комнате, – сдается мне, мои былые колебания были страшной идиотией…

– Боюсь, – проговорил Найджел, – что на протяжении всего этого дела я пребывал в состоянии суеверного ужаса.

– Суеверного ужаса? А, ты про сказку Уилкса… Пора бы раз и навсегда отправить это принадлежащее колледжу привидение в отставку. Я воспользовался возможностью расследовать все это и обнаружил грязную подделку, о которой вы могли бы догадаться. Как я подозревал, президент в то время отнюдь не был мудрецом и трезвенником, не тем персонажем, который говорит: «есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам», обрисованным нам Уилксом, а просто старым дураком, получившим свою должность благодаря кумовству и связям. Следует помнить, что все касающееся привидения, кроме двух-трех легко объяснимых атмосферных явлений в часовне, исходило из показаний декана Арчера. Паркс, кажется, никому ни слова не сказал ни о какой ночной встрече. Это была выдумка от начала до конца, хотя история о Кеттенбурге и стене часовни и обеспечила ей подходящий фон. Отношения между Арчером и Парксом были, по-видимому, настолько компрометирующего свойства, что в те пуританские времена нельзя было позволить и намеку на них просочиться наружу. А тут Паркс решил чуточку пошантажировать Арчера, и Арчер прикончил его, бог знает где спрятав орудие убийства, прежде чем подоспели другие.

– Боже правый, – сказал Найджел, глубоко потрясенный, – но как ты догадался?

– Разумеется, по всей этой кухонной латыни. Какой молодой человек в своем уме будет выкрикивать молитвы, отгоняющие лукавого, в то время, когда его забивают насмерть, даже если это делает привидение? На самом-то деле он выкрикивал имя убийцы. А поскольку является церковным органистом, а не ученым-античником, бьюсь об заклад, что у него было церковное произношение, и он говорил «ч» вместо «к». Полагаю, сказка, которую наплел Арчер, исходящая из уст убежденного рационалиста, произвела на всех сокрушительное действие, а поскольку умом они не блистали, а он был очень авторитетным человеком, им и в голову не пришло сомневаться. Хотя временами ему, должно быть, бывало не по себе. Не удивительно, что он зачастил в церковь!

– Невероятно, дорогой Холмс! – искренне сказал Найджел и добавил: – Во всех смыслах. А что ты думаешь о теории Уилкса о духах, действующих через живых людей?

– Это, – твердо и без обиняков отрезал Фен, – полная чушь. Всякий человек в своем уме в состоянии удержаться от убийства. Одержимость бесами – удобный способ избежать ответственности. Кстати, вот о чем мне это напоминает… – он вынул из кармана конверт, на котором в начале этого вечера написал адрес, разорвал его на мелкие кусочки и бросил в камин. Они молча наблюдали, как бумага, охваченная пламенем, ярко вспыхнула и сжалась, превратившись в пепел.