Дело огня

Чигиринская Ольга Александровна

— Эй, Асахина-сэнсэй, а скажите — английские женщины каковы?

Инженер улыбнулся.

— Очень вежливы, на свой лад, конечно. Чрезвычайно решительны и практичны.

— Как госпожа Мияги?

— Нет, она больше похожа на американку. Англией управляет женщина, Фудзита-сэнсэй, и английские женщины берут с нее пример… Знаете, там в ходу поговорка — железная рука в перчатке из бархата. Американки не считают нужным прибегать к перчаткам из бархата. Во всяком случае, в Сан-Франциско. Говорят, на другом побережье дело обстоит иначе, но я пробыл там слишком недолго и был лишен женского общества.

— Бьюсь об заклад, вам его в Англии хватило с лихвой! — засмеялся инспектор.

От горячей ли воды раскраснелся головорез Тэнкен?

— Да, если моему покровителю удавалось оторвать

меня от книг и вытащить в салон — я себя чувствовал как актер саругаку [71] . В Англии придают значение происхождению — и то, что я, по их меркам, дворянин, открывало для меня довольно высокие двери… Часто расположение англичанки означает и расположение ее мужа. Лорд Саммерли, мой покровитель, хорошо в этом понимал. Но кто думает, что женщина, свободно принимающая мужчин или ездящая на такие приемы, доступна — тот совсем не знает Англии. Находить самурая очаровательным кавалером — это одно. Находить его возможным женихом — другое. На этом рынке за меня не дали бы и горсти бобов. Все, на что я мог рассчитывать, — это милый разговор или танец. И то если партнершу не смутит мой рост. Конечно, европейские танцы выглядят так, словно мужчина вот-вот повалит женщину на пол. Но танец заканчивается — и веер снова между вами, неприступный, как крепостная стена… — Инженер фыркнул. — Мне еще объяснили, что вальс в Англии танцуют медленнее, чем на континенте — и до неприличия пристойно.

71

Комические интермедии театра Но. Дословно означает «обезьянье веселье».

А время, проведенное за морем, все-таки сказалось. Теперь для Тэнкена континент — Европа, а не Срединная держава.

— Но ведь есть и… черный рынок.

— Да, есть, — инженер улыбнулся несколько… печально? — И там, где жен не распинали за измену, он ничуть не больше, чем был у нас до войны. Мне предлагали связь. Но вступить в нее — значило унизить себя ложью. Есть люди, которые могут улыбаться в лицо человеку, с чьей женой спят, — я бы не смог. А еще это значило принять роль потешной азиатской куколки.

— Боюсь, англичане из-за вас будут ожидать от всех самураев такой же добродетели.

Асахина расхохотался.

— Порочным мужчинам в Англии приходится туго, господин инспектор. Из сил выбиваются, бедняги, оправдывая репутацию пожирателей сердец. Как начинающая гейша не может отказаться от визита, так и светский лев гоняется даже за теми юбками, которые ему и даром не нужны. Ах, Фудзита-сэнсэй, тамошние нравы и вполовину не так плохи, как о них говорят одни, — и вполовину не так хороши, как их хвалят другие.

— Это можно сказать про что угодно. Даже про здешнюю кухню.

Но не про здешние обычаи. И не про здешнюю манеру подслушивать. Шумят уж очень, хуже, чем мальчик Асахины. Впрочем, шуметь могут и нарочно.

Взгляд инженера погрустнел.

— Может быть — хотя я слабо на это надеюсь, — прививка английских нравов сделает наших мужчин более отважными.

— Вы хотите сказать, что европейцы храбрее нас?

Асахина кивнул.

— Ненамного, и не в том, о чем вы, наверное, подумали. Из меня с пеленок делали человека, способного без колебаний снести голову ближнему и выпустить потроха себе… — инженер употребил не деликатное «сэппуку», а грубое «хара-о киру». — И сделали. А потом Кацура-сэнсэй и Сакамото-сэнсэй много бились над тем, чтобы научить меня отважно мыслить. Они бились не только надо мной — но со мной у них хоть что-то получилось. Когда мысли приводят японца к тому, что нужно переменить свою жизнь — японец скорее отбросит мысль, чем переменит жизнь, даже если это безмыслие погубит его и близких. Год назад мне пришлось убивать людей, с которыми мы вместе меняли жизнь, — только потому, что перемена завела их мысль в новый тупик, и они, испугавшись, предпочли отбросить ее и тем обречь на смерть себя и многих других. Мы убиваем друг друга потому, что не отваживаемся друг с другом спорить.

Инспектор фыркнул.

— Нас слишком много на островах. Последние два столетия между нами и смертью стояла

только традиция. Мы двигались, как ваш паровоз — по рельсам, — и так жили. Не очень хорошо жили, но все-таки жили. Потому что были предсказуемы, понятны друг другу. Возможность разговаривать, личные убеждения — плодят непредсказуемость на каждом узле.

Он потрогал рубашку. Почти высохла. Хорошо.

— Если помните, Асахина-сэнсэй, многие из ваших коллег старшего поколения пошли убивать и жечь именно потому, что не могли вынести крушения картины мира, где Ниппон был центром, а варвары — недоразумением.

— Но ведь и я о том же, — Асахина приподнял брови. — Изменить… образ мысли, — он не сразу подобрал японский перевод какому-то европейскому слову, — оказалось сложнее, чем проливать кровь. Я изучал историю заморских стран — Англии, Америки, Европы… У них тоже проливалось много крови — но чаще они пытались договариваться. Войне предшествовала попытка переубедить. Кайсу-сэнсэй и Сакамото-сэнсэй начали с того, что договорились.

— В шестьдесят седьмом договориться было просто. В шестьдесят девятом — тоже, — полицейский улыбнулся. — Но победа, полученная без боя, лишена смысла. Она не дает нужного авторитета.

Инженер выбрался из офуро и закрутил кран.

— А все-таки с водопроводом не то, что с очагом, Фудзита-сэнсэй.

…Потом они в белье и юката пили чай и ждали, пока вернут мундиры. За чаем прислуживала девица — обычная, белолицая и вполне миловидная. Но разговорить ее не удалось: как и все здесь, она была придавлена страхом и даже в сторону Асахины глазами не стреляла, как делала бы любая девица на ее месте. Вполне возможно, что это она подслушивала за фусума.

Мундиры им принесли растянутыми на палке — так обычно сушат и чистят кимоно. Но кимоно с его прямым кроем выглядит на палке естественно, а мундир с его вытачками — как человек, растянутый на пыточном станке. Однако вычистили хорошо. Даже лучше, чем хорошо, — кое-какие уплотнения за подкладкой исчезли, а шов в одном месте был много аккуратнее фабричного. Инспектор весело посмотрел на инженера — но тот явно не получал от ситуации никакого удовольствия. И как этого зануду начальство терпело всю Смуту — уму непостижимо.

Последний разговор Сайто вообще не понравился: похоже, господин инженер не настроен убивать, а тут, по всей видимости, такой будет ужин, что лишь зевни — и вмиг из самого сябу-сябу [72] нарежут. И не поинтересуются даже — сколько ты в стойле стоял и чем тебя кормили. Похоже, не стоило говорить инженеру, что меры приняты на все случаи жизни.

Асахина, одевшись, до упора раздернул фусума, превращая гостиную в открытую веранду. Снаружи было уже темно. Ночь скрыла и лесопилку, и вырубку, и ту проплешину выше по склону, где когда-то, видимо, и стояла сгоревшая в войну деревня Уэмура.

72

Тонко нарезанная говядина, которую подают к столу сырой и лишь слегка приваривают в стоящем тут же котелке.

Уэмура, неприметное названьице, захолустное место — хотя новая столица так близко, что с вершины горы наверняка можно увидеть и ее, и залив… Название деревни, имя человека. Но совпадение — еще не доказательство. И сходство с покойным дайнагоном Аоки — не преступление. И участие покойного дайнагона в заговоре против сёгуна не доказано, а и было бы доказано — по теперешним временам ненаказуемо, не вешать же все правительство. Как было бы хорошо, господин Уэмура, если бы вы клюнули на приманку и показали здесь свой точеный носик. Даже если не получится вас достать… За ваше присутствие, господин Уэмура, я бы отдал и эту шлюху из Нагасаки с ее мужем, и их холуя Синдо и даже Ато. Точнее, не отдал бы, конечно, — а так уж и быть, оставил сердобольному инженеру. Вы себе не представляете, госпожа Мияги, на что способны по-настоящему добрые люди, если их сердце растравить страданиями ближнего. Они тогда делаются страшнее прожженных ублюдков вроде меня. При виде некоторых художеств все заморские идеи и намерение договариваться пропадают очень быстро. Честно говоря, на это и рассчитываю.