Дело огня
Шрифт:
Асахина Тэнкэн помнил Хаги в тот день. Как они вошли в гавань, и как шли потом к замку, примеряясь к шагу Такасуги. А тот был рад удаче и победе, азартно-весел, и предательский туберкулезный румянец горел у него на скулах.
— Потому и не носил, что незачем, — согласился Асахина. — Но ни я, ни вы не были его вассалами. Нам было вовсе не обязательно выполнять его приказы. Мы это выбрали сами, не нам и обвинять его.
— Ты считаешь, что он был прав?
— Я не смог бы лучше. Ваш ход.
Не говорить же ночной нечисти, что как раз в семьдесят седьмом, незадолго до войны в Сацума,
У Ато не нашлось подходящей карты, он пожертвовал «молнией» и Асахина забрал ее, получив вдобавок и «глицинии». Дрянь карта идет все-таки…
Справа что-то изменилось. Такое ощущение, как будто кот мурлычет. Ага, господин Сайто, какие-то выводы сделаны и вы довольны ими. Впрочем, вы бываете довольны самыми неожиданными вещами.
В зале было тихо. Все эти люди, с лицами в тени, в старинных одеждах, напряженно вслушивались в разговор. Кто-то подливал сакэ и пил, но все почти бесшумно. Только шелк шелестел.
Следующую карту Ато бросил небрежно — его тоже не интересовал результат:
— Демон Синсэнгуми.
Имени он мог и не называть. А вот злобы в голосе скрыть не смог.
— И что, — в голосе Сайто был искренний интерес, — вы можете сказать о моем начальнике?
— Много чего, — Ато прищурился. От него теперь шла волна холодной злобы. Сидевший напротив человек в темно-синем поежился. — Начнем мы, пожалуй, с храма Хонгандзи. Там вышел пожар, который Хидзиката согласился тушить только с условием, что ополчение ваше пустят на постой — монахи сочувствовали сторонникам императора, а следить за ними изнутри было проще. Настоятель согласился. Отряд переехал. И тут же выстроил там свинарник.
— Подождите, — прервал его Асахина. — Какой свинарник?
— С китайскими свиньями, Тэнкэн. И резали их прямо там. В монастыре. А когда монахи попросили прекратить, Хидзиката ответил отказом.
— То, что мы там людей постоянно убивали, монахов не волновало, — пояснил Сайто, прикуривая от ближайшей свечки очередную сигарету.
Ато бросил на него взгляд, который отскочил от полицейского, как от зеркала.
— Настоятель снова взмолился, просил прекратить лить кровь на священной земле. Он был согласен на любые условия. И пришлось храму на своей территории построить ополчению новые казармы, только бы убрать нечестивцев из самого монастыря. И жилье бесплатное, и земли отхватили. Вымогательство. Это только вам, — палец Ато указал на темно-синий мундир, — правила запрещали брать даже медяк! А Кондо и Хидзикате правила были не указ!
— Хм, свиньи, — сказал инженер, — я бы до такого не додумался.
Ходить было опять не с чего, и он бросил последнюю карту: «ирисы».
У Ато тоже не нашлось хода: «сливовая птица» не нашла себе пары, и по правилам шесть очков за кон начислялись Асахине: если ни один не собирал нужного количества очков, победителем
Ато раздраженно смешал карты.
— Вот поэтому вы и не были заместителем нашего командира, — улыбнулся полицейский. — Он ведь этих свиней не просто так завел. Он с каким-то английским доктором в Нагасаки списался и выяснил, что мясо, конечно, лучше с детства есть, но и взрослому оно сил добавляет.
— Вот, оказывается, в чем был секрет! — всплеснул руками инженер. — Вы знаете, Фудзита-сэнсэй, что английские матросы получают в день по фунту красного мяса? То-то они такие здоровенные…
— Доктор предупреждал, что у людей непривычных могут быть, — полицейский поискал слово, — побочные эффекты…
— И?
— Были. Люди стали чаще лезть в драку.
— А как вы это заметили? — удивился инженер. — Вы же и так не вылезали.
Это-то и вправду было мудрено заметить. А вот что стало заметно — так то, что в комнате потеплело. Разодетые в шелка куклы как-то стали оживать. «Наверное, — подумал он, — это потому, что Кагэ сосредоточил внимание на нас и отвлекся от них. Он давит на них, но чем? Он на них даже не смотрит».
Зато на него самого Кагэ-но Ато смотрел. Смотрел так, что казалось — урони Асахина карты, и они будут плыть до пола долго-долго, оседая сквозь вязкий воздух.
— А гвозди и свечи вы тоже брали из монастырской кладовой? — спросил Ато.
— К… акие свечи? — икнул господин Мияги. Его поросячьи глазки горели любопытством — разговор принял деловой оборот. Господин Ато начал выставлять счета, а купец Мияги в счетах понимал.
— Хаку-моку. Которые развязали язык Фурутаке, — дружелюбно пояснил Сайто. — Полноте, господин Мияги, ведь не можете вы не знать о деле в Икэда-я.
— Знаменитое дело, — промурлыкала госпожа Мияги. — Вы позволите, господин Асахина? Раз вы все равно не хотите айю.
Черные лаковые палочки в маленькой белой руке. Не такой белой, как руки Ато — у того сквозь плоть просвечивают кости, а в этой умеренно-пухлой ладошке, казалось, костей нет вообще — так ловко изогнулись пальчики, отщипывая палочками от нежного рыбьего мяса небольшую полоску.
— Значит, свечи и гвозди, м-мм? — женщина окинула Асахину таким взглядом, словно уже видела его на месте рыбы. — Каким изобретательным был ваш покойный командир.
— Да нет, — пожал плечами Сайто. — Это я ему подсказал. Любимый приемчик иёских бандитов. И не брали мы их в монастыре. Мы и не жили тогда еще в монастыре. В любой лавке — сколько угодно. После того случая мы их даже не покупали. Нам дарили. Мало кому из жителей старой столицы нравились пожары.
Инженер погладил черный гладкий бок чашки для сакэ… вот в такую же черно-красную чашку Мацу-сан подлила в тот вечер снотворного. Кацура-сэнсэй выпил и уснул. Асахина видел все с самого начала, но не предупредил. Он был согласен с Икумацу-сан. Кацура пошел бы в Икэда-я, спорить с дураками — и ничем хорошим это кончиться не могло, потому что любой разговор о цене, любое отступление от «безумной справедливости» считались предательством, а с предателями разговор короткий. Мацу-сан спасла его тогда. Но не от своих, как думала. В тот день еще кое-кто не посчитался с ценой.