Дело рыжеволосой непоседы
Шрифт:
– Полностью приемлемо, Ваша Честь, – присоединился к нему Мейсон.
– Прекрасно. Так их и обозначим. Расскажите нам о пуле номер три, мистер Редфилд. Той, которая была извлечена из дуба.
– Хорошо.
– Так что вы там обнаружили? – нетерпеливо спросил судья, беря на себя функции заместителя прокурора.
– Я установил, Ваша Честь, что в стволе дуба застряла пуля. Она вонзилась в него под углом и отколола кусок коры. Я установил также, что эта пуля была выпущена из револьвера, который обвинение стремится представить суду в качестве вещественного доказательства.
– Есть у вас хоть какие-либо сомнения в том, что эта пуля вылетела именно из этого револьвера?
– Ни малейших, Ваша Честь.
– Тогда получается, что у нас на руках три пули, выпущенные из него, при том, что в барабане было найдено всего две пустые гильзы, – заметил судья.
Со своего места тяжеловесно поднялся Гамильтон Бергер.
– Одну минуту, Ваша Честь, – обратился он к судье. – Я хочу высказаться по этому поводу. Я считаю, что кто-то – не стану пока называть, кто именно, хотя надеюсь сделать это еще до конца судебного разбирательства, – так вот, этот кто-то умышленно подтасовал улики по делу Эвелин Багби.
– Это очень серьезное обвинение, – предупредил судья.
– Совершенно верно, – подтвердил Бергер, – и я сообщаю суду, что нахожусь здесь именно из-за этого. Я хочу сам во всем разобраться и установить виновного.
– Хорошо. Значит, вы считаете, что улики были подтасованы. И каким образом, позвольте вас спросить, мистер окружной прокурор? Как, по-вашему, это было проделано?
– Э-э, что касается… Нет, сейчас я не готов еще ответить на ваш вопрос. Но я считаю, что улики, связанные с пулей номер четыре, возможно, окажутся более важными, чем те, которые относятся к пуле номер три.
Судья Киппен повернулся к Редфилду.
– Что ж, давайте поговорим о пуле номер четыре. Что вы можете сказать о ней?
– Пуля номер четыре была выпущена из револьвера той же системы и калибра, что и тот, который заявляется обвинением в качестве вещественного доказательства, но все же не из последнего.
– Вы уверены в этом? – спросил судья.
– Полностью, Ваша Честь.
– Хорошо.
Судья повернулся к обвинителю.
– Повторите-ка ваше предложение о приобщении револьвера к делу в качестве вещественного доказательства. Суд примет…
– Одну минуту, Ваша Честь, – перебил его Мейсон. – Полагаю, я имею право задать пару вопросов свидетелю по этому поводу до того, как оружие получит статус вещественного доказательства?
– Да, конечно. Суд вовсе не собирается мешать вам в выполнении ваших обязанностей, мистер Мейсон. Но при данных обстоятельствах суд вполне определенно желает иметь это оружие в своем распоряжении и под своей опекой, дабы не допустить никаких махинаций в дальнейшем или обвинений в таких махинациях.
– Конечно, Ваша Честь, – вежливо согласился Мейсон. – Значит, я могу допросить свидетеля?
– Да, – резко ответил судья и добавил, глядя в сторону: – В этом деле мне тоже кое-что не нравится. Суд присоединяется к заявлению мистера Гамильтона Бергера, окружного прокурора, о необходимости тщательно разобраться
– Да, Ваша Честь, – недрогнувшим голосом откликнулся Мейсон. Он, казалось, даже не подозревал, что замечание судьи, равно как и заявление прокурора, относилось прежде всего к нему. – Мистер Редфилд, скажите, пожалуйста, когда вы получили револьвер – он же материал для идентификации под литерой «А», – в барабане находились две стреляные гильзы, не так ли?
– Да, сэр.
– Вы знакомы с понятием, называемым в баллистике «почерком затвора»?
– Да, сэр.
– Что это такое?
– Это способ идентификации стреляных гильз путем изучения под микроскопом следов, оставленных на них затвором. Когда происходит выстрел, расширяющиеся пороховые газы выталкивают пулю из ствола и в то же время прижимают медное оголовье гильзы к его казенной части.
– И каждый из затворов оставляет на этом оголовье свои, только ему присущие следы? – спросил Мейсон.
– Зачастую именно изучение стреляных гильз помогает окончательно идентифицировать оружие.
– Предпринимали ли вы попытку изучить почерк затвора на стреляных гильзах, извлеченных из барабана револьвера, проходящего по настоящему делу как материал для идентификации под литерой «А»?
– Нет.
– А почему нет?
– Ну… Потому что не считал нужным, – ответил, улыбаясь, Редфилд. – В барабане находились пустые гильзы. Откуда им…
– Но, – перебил его Мейсон, – вы ведь слышали, как сержант Холкомб сообщил суду о том, что вынимал из барабана и патроны, и стреляные гильзы.
– Это было сделано для того, чтобы предоставить мне возможность провести испытательные стрельбы.
– У вас сохранились после этих стрельб хотя бы некоторые из гильз?
– Да, они у меня в лаборатории.
– Это ведь неподалеку отсюда?
– Да, сэр.
– Я хотел бы предложить вам следующее, – сказал Мейсон. – Раз уж вы выступаете в качестве мастера баллистической экспертизы при рассмотрении заявления обвинения о приобщении этого револьвера к делу в качестве вещественного доказательства, то попробуйте сравнить почерк затвора на…
– Я понимаю, – сказал Редфилд. – Что ж, это очень просто и делается быстро. Я скоро управлюсь. Так мне, во всяком случае, кажется.
– Еще вопрос: вы не изучали следы на пуле номер четыре – я имею в виду индивидуальные характеристики – и не сравнивали ли их с аналогичными следами на пуле номер один? – спросил адвокат.
– Нет. Да и зачем бы я это делал, мистер Мейсон! Ведь пуля номер четыре, что совершенно очевидно, выпущена из другого револьвера.
– Тем не менее, – продолжал настаивать адвокат, – было бы, на мой взгляд, целесообразно провести сравнительное исследование пуль один и четыре под микроскопом. После этого я задам вам еще несколько вопросов. – Мейсон повернулся к судье Киппену. – Я полагаю, Ваша Честь, что имею право на проведение такого рода исследований до того, как мне придется решать, соглашаться ли на приобщение оружия к делу в качестве вещественного доказательства или выступить с протестом.