Дело Варнавинского маньяка
Шрифт:
— Сколько хоть там народу в доме?
— Не считая баб с детьми, только двое дубаков [105] . Один мухорт партикулярный, а вот второй огневый. На войне обтерся. С ним совладать будет трудно.
— Против трех чевых [106] гайменников никому не устоять. А чем коробушка набита?
— Окороков [107] много. Сверкальцы хозяйкины — шкатулку из Питера с собой привезла. Ну и денег целый бурун.
105
Дубак —
106
Чевый — хороший (жарг.).
107
Окорока — меховые вещи (жарг.).
— Знаешь, где лежат?
— А ты что, не умеешь бабу разговорить? — ответил «иван», ухмыляясь.
Пролетка между тем вышла на Вятский тракт. Впереди на нескольких телегах ехали солдаты с винтовками в сопровождении верхового офицера. Ванька дернул Проживного за рукав:
— Куда это солтаны катят? Не нравится мне это!
— Нам-то какое дело! Не фараоны же…
— Ох, не к добру оно. Давай темноты обождем! Во, глянь, еще валят!
Их обогнали две коляски, набитые какими-то людьми, одной из них правил Щукин. Увидев надзирателя, «иван» толкнул возницу в спину:
— Эй, борода! Можно тут полем подобраться?
— Можно, — ответил он, оборачиваясь. — Токмо быстро, покуда не стемнело.
— Сворачивай!
Пролетка сошла с тракта и запрыгала прямо по ржи. Вдали показались постройки Нефедьевской дачи.
— А че там огонь не горит? — опять заскулил Перекрестов. — Не могли такой дом бросить. Может, там засада нас дожидается?
— Уймись, дурак, — рассердился «иван». — Какая еще засада! Ставни закрыли. Они так завсегда делают.
Почти в полной темноте возница довез их до оврага и остановился.
— Дальше пехом, — сказал он вполголоса. — Я тута буду стоять. Время не тяните.
Три человека сошли на землю. Перекрестов пошарил на дне повозки и вытянул «Каролину Ивановну» — двухфунтовую гирю на ремне. Форосков достал револьвер и взвел курок.
— Пошли, — буркнул Проживной и первым спустился в овраг.
В полной темноте налетчики крались к дому со стороны поля. Внезапно слева, там, где к имению подходила дорога, разгорелась яростная перестрелка. Словно чадящие свечи, в ночи замигали огоньки вспышек.
— Что такое? — опешил Ванька. — Я знал, что нечисто! Тикаем!
В ту же секунду Форосков приставил дуло револьвера к левому боку Проживного и нажал на спуск. Даже не охнув, тот распластался на земле.
— А-а! Я знал! — успел крикнуть Ванька еще раз, швырнул под ноги гирю и пытался убежать. Пущенная с трех шагов пуля раздробила ему череп.
— Держитесь, Алексей Николаич, я уже иду… — прошептал Петр и, не разбирая дороги, бросился к дому.
Лыков лежал без движения уже больше часа. Стало совсем темно. Хорошо барону — он видит в темноте, как кошка; а простой человек мучается… Первый шум донесся со стороны дороги: всхрапнула лошадь. Чуть позже что-то возникло во ржи. Неужели «оборотни» разделились? Плохо дело… Ему с позиции уходить нельзя, кто же тогда прикроет дом со стороны поля?
Вдруг на дороге разгорелась частая стрельба. Садили из револьверов, и довольно густо. Почему так далеко? Барон должен был сидеть в кусту подле крыльца и ждать атаки. Неужели пошел на вылазку, отчаянная голова? Тут же бухнуло в поле: первый раз глухо, а второй весьма даже отчетливо. Там-то кто воюет? Лыкову очень хотелось сбегать туда и разобраться, но он сдержался.
И в этот момент появился Щукин. Черная фигура бесшумно и быстро шла вдоль дома прямо на Алексея. Неожиданно она замерла: опытный человек почуял засаду. Медлить дальше было опасно, и сыщик открыл огонь. Взмахнув руками, фигура опрокинулась навзничь. Не желая рисковать, Алексей встал и с расстояния пустил еще один заряд в голову. И лишь после этого подошел, отбросил ногой выпавший револьвер и стянул с лица лежащего башлык. Щукин смотрел на него с ненавистью и хрипел…
— Что, Ванька, обмишурился? Подыхай теперь.
Надзиратель забулькал горлом и попытался шевельнуться, но у него не получилось. От угла раздались торопливые шаги. Лыков вскинул «ремингтон», но из темноты послышалось:
— Алексей Николаевич, где вы? Это я, Форосков!
— Петр! Ты как тут оказался?
— Привезли Нефедьевку грабить.
— Кто?
— Кто привез, уж в картишки с чертями перебрасывается. А вы тут с кем бились? Это кто лежит?
Форосков наклонился над телом:
— Ба! Иван Иваныч! Какая встреча! Не надо и беса, коли ты здеся. Никак, отлетаешь? Пора, пора…
На дороге раздался одиночный выстрел, и Лыков с Форосковым, не сговариваясь, бросились туда. Возле ворот они увидели следующую картину. У коновязи стояли две коляски, запряженные парой в дышло. Вокруг них в различных позах валялись четыре тела. Барон Таубе стоял в сторонке и курил, пряча папироску в кулаке:
— Алексей, кто это с тобой?
— Петр Форосков. Прибежал-таки на подмогу!
— Здравствуйте, Петр Зосимович! Давненько не виделись. Это вы в поле схватились?
— Да, Виктор Рейнгольдович. Добрый вечер. А что, уже можно закуривать?
— Полагаю, что враги закончились. Как там ваши успехи?
— Двое уголовных за забором, — доложил Петр.
— И Щукин позади дома, — добавил Алексей.
— Ну а у меня — вот…
Барон картинно простер руку, словно садовник, хвастающий богатым урожаем.
— Посмотрим, кто тут, — прошелся вдоль тел коллежский асессор. — Готовцев… Поливанов… и Верховский с Челищевым.
— Кого не хватает?
— Из основных — судебного следователя Серженко и самого Бекорюкова.
— Кто-то один ушел верхами, когда началась пальба. Еще один лежит у ворот.
Лыков подошел к пятому телу, наклонился:
— А это Лев Мартыныч. Серженко. Конец рыжему. А не будь «оборотнем»!
— Остался только главарь?
— Из коренных — да. Он, видимо, и ускакал. Как понял, что дело плохо… Ну, ты велик, баронище! Пятерых настрогал, пока я с одним возился!
— Они думали, что ты один и забаррикадировался в мезонине. Подъехали не таясь, внаглую. Даже не осмотрелись. Ты оказался прав — их задача была только демонстрация. Отсюда и небрежность: воевать они не собирались, поручив дело Щукину. А я уже в кустах этих сидел, в шаге всего от ребят. И атаковал их первым, с обеих рук. «Оборотни» и выгрузиться толком не успели.