Дело Варнавинского маньяка
Шрифт:
— «Демона»-то вашего? — ответил, помолчав, штабс-ротмистр. — Очень просто. Он слишком точно следовал инструкции для секретных агентов. В первую встречу еще меня заинтересовало, как он на нас смотрит. Сверху вниз, медленно, не натурально. Будто заученно. Обычные люди в жизни не так делают, а пялятся без затей. Но этот… Потом до меня дошло: он же приметы наши запоминает! По инструкции положено описывать их сверху вниз, начиная с лица и заканчивая обувью. Красноумов твой так и поступал. Не мог же он предположить, что я тоже читал эту секретную инструкцию! И еще штришок: руки он мыл после уборной. Противоречило
Лыков скрипнул зубами и чуть было не полез на штурм. Таубе решил вмешаться: в запале его друг мог подставиться. Коротким броском барон выскочил прямо под окно и словно замешкался. Мелькнуло торжествующее лицо исправника — он выстрелил почти в упор. Но случилось невозможное. Непостижимым образом барон вильнул всем корпусом: сначала влево, потом вдруг вправо и на полпути неожиданно снова влево. Глаз не успевал следить за этим маневром. Заряд прошел мимо.
— Давай шестой! — потребовал Таубе. И последний выстрел раздался, но из глубины дома. Мгновенно Лыков налег на дверь, все трое ворвались внутрь.
Штабс-ротмистр лежал на спине в гостиной, сжимая в руке дымящийся револьвер. С левой стороны груди чернело пятно ожога, по полу быстро растекалась кровь.
— К чертям улетаем? — полюбопытствовал сыщик.
— А нету никаких чертей, — сообщил ему умирающий. — И бога нет. Это все для вас, дураков, придумано.
— Ну, точно этого никто не знает, — возразил Лыков. — Ты приди оттуда и мне расскажи, что увидел, ладно?
— Я приду, — злобно прошептал Бекорюков. — Я приду…
— Угу. Если я вдруг почувствую, что вокруг дерьмом запахло, то буду знать — это ты пришел.
Неожиданно на лице Недокрещенного появилась странная, счастливая улыбка:
— Эх, Полюшка… Из-за тебя все, шалунья… Непослушная. Непослушная девочка… За это и люблю…
— Какая еще шалунья? Ты о чем, Галактиоша?
— Как я ее просил: потерпи до августа… Возьмем казначейство, уедем во Францию. Не утерпела… Такое дело сорвала… А все равно люблю… Такую вот и люблю…
— Эй! Ты чего, бредишь?
— Болван ты, Лыков… Думаешь, победил меня? А твоих детей там сейчас убивают…
— Кто?
— Полина. Это ведь она маньяк… Она всех душила…
— Полина Мефодиевна? Она же калека. Как калека может лазать по оврагам и душить детей? Бредишь, Галактиоша!
— Калека? Лучше нас с тобой бегает… Никто не знает, лишь свита… да я…
Лыков на глазах менялся в лице, и Бекорюков это заметил.
— А… Дошло до дурня… Смеялся надо мной… Теперь я посмеюсь… Когда от Нефедьевки на рысях уходил — ее встретил, к вам ехала… Поклялась всех… ни одной живой души… не оставить…
Коллежский асессор развернулся и кинулся вон из дому. Все трое снова прыгнули в коляску и помчались обратно в Нефедьевку. Лыков беспрестанно нахлестывал лошадей, на него невыносимо было смотреть. За всю дорогу никто не проронил ни слова.
Через полчаса загнанные лошади встали у входа в главный дом. Лыков с револьвером в руке ворвался внутрь.
— Варенька! — как безумный, крикнул он и осекся. Поперек раздевальни лежал в луже крови мертвый Окуньков.
— А-а-а!!! — дернул себя за волосы сыщик и кинулся в вестибюль. Там валялось на боку пустое инвалидное кресло. А у нижних ступеней лестницы, ведущей в мезонин, распласталось еще одно тело. То ли Аким, то ли Еллий — коллежский асессор так и не научился их различать. Между бровями у него чернело аккуратное входное отверстие от пули. Знакомый почерк — так когда-то, давным-давно, стрелял Буффало старший, отец Буффаленка.
— Варенька! Где ты?
Лыков побежал было вверх по лестнице, но на площадке путь ему преградила целая груда тел. С топором в руках лежал второй носильщик Смецкой. Рядом уставила невидящие глаза в потолок камеристка Аннушка, подле валялся огромный нож. И, наконец, выше по лестнице, уже перед дверью в мезонин, обнаружилась с удавкой в руке сама Полина Мефодиевна. Все трое были убиты наповал точными выстрелами в голову. Рана не исказила лица Смецкой: она лежала ослепительно красивая, только глаза, открытые настежь, поражали разлитой в них необыкновенной злобой…
Чуть приоткрылась дверь в мезонин и оттуда высунулся Буффаленок:
— Алексей Николаевич, это вы? Мы все живы! А у вас как?
27. Время строить храм
Спустя двое суток после той страшной ночи они сидели над поймой Ветлуги за вкопанным в землю столом. Супруги Лыковы, Форосков, Таубе и Буффаленок чаевничали и любовались рекой. Особняком, под ручку с Грушей, жмурился на солнце Титус; щеки его уже начали розоветь. Неподалеку резвились дети, уютно гудел самовар. Только вот разжигал его не верный Степан, а недавно нанятый и еще неумелый паренек.
Алексей рассказывал, а остальные его слушали:
— Душой всей организации был Бекорюков. Мне кажется, его не столько интересовали добытые преступным путем деньги, сколько сами приключения. Антураж, двойная жизнь, ощущения, что тебя ищут… Французы говорят: нет ничего хитрее безупречного поведения. Галактион Романович поступил еще более хитро — он создал образ, вызывающий упреки. Зато этот образ вышел очень убедительным и правдоподобным. Заурядный полицейский служака, фактический неудачник, тянущий скучную служебную лямку. Берет небольшие подношения, ходит от скуки на медведей… Все, как положено. Поразительная маскировка — половина местной полиции состоит из таких людей! Кто бы мог догадаться, что в другой своей жизни тот же Бекорюков — главарь дерзкой шайки, безжалостный, хладнокровный убийца. И человек, за которым безуспешно гоняются все сыщики империи.
Я должен был догадаться обо всем раньше. Подсказки имелись. Следователь Серженко случайно обмолвился, что Бекорюков отыграл один сезон в Костроме, в городском театре. Лишь сейчас, от приехавших оттуда следователей я узнал важные подробности. Знаете, под каким псевдонимом выступал на сцене наш герой? Галактион Крещеный. Потом по жалобе владыки его заставили снять этот псевдоним. Но он не захотел сменить сценическое имя и вообще ушел из театра. Еще Бекорюков успел написать пьесу. Название ее кажется мне пошлым: «Полковник ада». Но сюжет интересный. Главный герой родом из хорошей семьи, но в силу обстоятельств, а больше от скуки делается атаманом разбойничьей шайки. Если бы я знал это раньше!