Дело всей жизни. Книга первая
Шрифт:
— Дальше я куплю тебе таблетку от похмелья.
— И что, Экену снова не понравилось?
Как я была далека от сковородок! Победно оглядывая зал, я вдруг поняла, что сказал Никита. Вскинулась, открыв рот в возмущении, и осела под громкий смех спутника, поставив бокал на стол.
Официант, материализованный прикосновением чары к скатерти, невозмутимо нацедил мне вина — на три пальца — и сгинул. По венам растекалась лень и благоухающий нектар. Я вдруг поняла, что хмель мягко и тепло окутал мысли сладким дурманом. Захотелось к Никите на ручки и закрыть глаза. Сунула в рот последний комок риса с копчёным угрём, посмотрела на бокал и всё-таки взяла в руки бутылку, опасливо скосив глаза туда, где возникает джинн. «Совиньон Блан 1973 год». Страшно представить, сколько это стоит. Я встала из-за стола, не выпуская бутылку из рук, выпила вино из чары и шагнула к Никите. Наклонилась к уху и прошептала:
— Десерт подают не здесь.
И пошла из ресторана.
Никита нагнал меня у выхода из зала — долго ли бросить на стол пару-тройку тысяч долларов? За вино. Я не выпускала бутылку из рук — вряд ли я попаду в 1973 год за новой. Хоть я и не большой любитель алкоголя, но у Никиты отменный вкус. Я попробовала с ним уже и бордо, и розовое, и вот теперь белое. Похоже, он сформировал мою личную винную карту.
Ноги ослабли и подкосились, я бы рухнула, но обнимавший меня за талию мужчина мгновенно подхватил на руки. В машине мы оказались так же незаметно, как у стола возникал официант. Моё рассеянное внимание держалось лишь за Никиту. Он — центр моей личной Вселенной, которую сейчас кренило в сторону лёгкого разврата.
— Несь, ты выпила едва ли четверть бутылки, что ж тебя так скосило то, радость моя?
— Во всём виноват Макуиточтли!
— Кто такой? Я ему яйца оторву! — состроил Никита свирепую гримасу.
— Он — бог!
— Нет, радость моя, твой бог — это я! Или не так? — хитро прищурился, съезжая в тень раскидистого клёна на каменистом безлюдном берегу Гудзона. Я вышла из машины. Город шумел недалеко за спиной, а здесь лишь плескались волны и голосили чайки. Я потянулась и ощутила на талии горячие руки Никиты, они медленно скользнули под маечку и накрыли груди. Я откинулась на мужчину и прикрыла глаза, отдаваясь во власть ласкавших отвердевшие соски пальцев и тёплых губ, щипавших кожу шеи и ключицы. — Хочу тебя, Несси, до одури хочу… — Расстегнул мои брюки и скользнул в трусики. — Не могу больше терпеть, моя девочка… — Прижался плотно пахом к моим ягодицам, положив ладонь ниже живота и прижимая ладонью к себе, давая понять, как твёрдо и велико его желание. — Теряю разум с тобой рядом, моя маленькая… Не могу без тебя совсем… — его низкий голос срывался, роняя слова в душу густыми янтарными каплями мёда. — Солнце моё… золотое… темно без тебя… жутко…
О, флаг Америки!
Я таяла в руках Никиты от этого неловкого признания, стекала желанием, как капля вина по бокалу. От самого сердца и до мокрых складочек вслед за пальцами любимого скользили мурашки и дрожь возбуждения. Резкие крики чаек задавали рваный ритм нашим сердцам и его поцелуям, его нежность окутывала и пощипывала ласково невидимыми пальцами кончики нервов, вырывая слетавшие с моих губ стоны и короткие вздохи. Между ног разливалось горячее тепло и густая влага. Он размазывал её по складочкам, ласкал клитор и запускал палец вглубь налившего пылавшего лона.
— Моя хмельная… мокрая… вкусная… Я от тебя пьянею… от запаха твоего… от тела… хочу пить тебя… из твоего бокала… моя хрустальная…
Никита приподнял меня, обняв под грудью и поддерживая между ног, и на мгновение в памяти вспыхнуло воспоминание, как почти вот так же он поднял меня в кафе в туалете и разглядывал жадно мой клитор. И удивилась, что не было больше страха, не было смущения. Я теперь любила свой волшебный отросток и боялась думать, что бы было со мной, не будь его.
О, флаг Америки!
Сама Судьба свила в одну наши дороги, соединила два одиночества.
Мой мужчина отнёс меня к машине и открыл заднюю дверцу, я повернулась к нему и попала в плен крепких объятий. Никита снял с меня майку и прильнул губами к соску, сминая груди пальцами, присел на корточки, целуя живот и расстёгивая мои брюки. Он смотрел мне в глаза, и тёмная пучина его эмоций хлынула на меня, как прибой Гудзона, я откинула голову назад, послушно освобождаясь от брюк вместе с трусиками. И вскрикнула от удовольствия, когда Никита медленно раскрыл языком мою набухшую плоть, вобрал губами в рот клитор и пососал его несильно, но обжигающе волнительно.
— Моя порочная Несси… голенькая посреди города… — я вылижу твои сладочки… и попку… — Никита расстегнул джинсы, выпустив на волю член, повернул меня к себе спиной и раздвинул моя ягодицы. И в следующий миг его язык скользнул по промежности, вылизывая анус и вход в мокрое лоно. — Нагнись, маленькая…
Я послушно нырнула в машину, упёрлась руками в сиденье и расставила ноги пошире… и закрыла глаза, задышав часто от того, как запорхал его язык по складкам, проникая в самую их глубину, возбуждая остро и влажно. Двигалась навстречу его ласке, чувствуя, как в унисон волнам реки захлёстывает предвкушением небывалого наслаждения. Никита мягко облизывал вход в центр моего возбуждения, дразнил губами, чуть пощипывая тончайшую кожу с миллиардом взбудораженных нервных окончаний. Накрыл готовое впустить его лоно поцелуем, проникнув языком сначала неглубоко и неспешно, но быстро углубляя и усиливая напор. Смял во рту мои истомившиеся губки и трахнул твёрдым языком. Меня трясло от дикого возбуждения, я встала на цыпочки и вся дрожала, чувствуя, как неотвратимо катится из глубины лона, пульсируя, предощущение экстаза, как сжались внутри мышцы… и закричала громче чаек, переполошив трескучую стаю, от хлынувшего океана сладкого наслаждения, затопившего с головой, ослепившего и оглушившего сильными ударами собственного сердца.
Никита высосал меня и вылизал, собрал каждую бусинку моего наслаждения, поцеловал трепетавшее лоно нежно, как целовал мои губы, лаская, облизывая и чуть покусывая.
— Хорошо кончила, моя сладкая… Теперь держись… не могу больше терпеть… хочу тебя до слёз… член болит невыносимо…
Никита ворвался в меня резко и до упора, вскрикнул и стремительно забился с нетерпеливыми стонами, выхлёстывая капризное возмущение от долгого ожидания. Он будто пробивал все пределы невозможного, рвал преграды в злом остервенении. Каждый его толчок — выплеск боли и похоти, каждый новый рывок — полное погружение до самого дна, с головой в неудержимую страсть. Он рокотал, как штормовой океан, захлёстывая волнами жара, растекавшегося в паху от бешеного ритма, хрипло рвано выдыхал:
— Господи… моя… счастье моё… хочу… не могу… я тебя… Несси… хочу…
Мокрые яростные шлепки бодрили нервные окончания ягодиц, мне было жарко, как в жерле вулкана, я прижалась грудью к сиденью, прогнулась в пояснице и развела руками ягодицы. Никита взвыл, как зверь и насадил меня на себя мощно, вцепившись пальцами в мои бёдра. Его захлёстывал неутолимый голод, гнал за освобождением, как дикого зверя. Эта сокрушительная жажда швыряла мужчину в меня дико, неконтролируемо и жадно. Никиту крупно колотило от нетерпения, я была близка к пику чувственного Эльдорадо, сжала внутренние мышцы и ощутила каждую налившуюся кровью венку окаменевшего члена. Безумный коктейль эмоций пьянил крепче выдержанного вина.
— Несси… держись… кончу… сейчас…
Я расслабила мышцы, поднялась на вытянутые руки и рванулась навстречу его мощному удару, почувствовав, как болезненно врезалась головка члена в матку, и тут же вскрикнула, разлетевшись обжигавшими искрами оргазма, пульсируя и сжимая член бушевавшего эмоциями мужчины, прижавшегося ко мне невозможно плотно, слившего наши тела в одно целое и залившего горячим семенем мокрую и пылавшую глубину.
Никиту трясло как в лихорадке, он ловил каждую вспышку с глухим хриплым стоном, прижавшись к моей спине мокрым от пота торсом, обхватив меня сильными руками. Он всё ещё двигался во мне, когда прижался к загривку горячим лбом и вытер об меня пот, хрипло рассмеявшись.