Дело всей жизни. Книга первая
Шрифт:
— Тенни, пойдём…
Дорога до Корал Гейблс пролетела быстро, я не видела ничего за окном машины — перед глазами памяти мелькали совсем другие пейзажи.
— Да, идёмте…
Вышла из машины, сразу же увидев спешившую к нам женщину. Она была под стать Экену — такая же уютная и насквозь пропитанная добротой и запахом свежих булочек с корицей и парного молока. Я невольно потянула душевный аромат носом и улыбнулась в ответ на искреннюю радость встречи.
— Это моя супруга — Блэр Коррин. А это девушка Никиты — Тенесси.
— Просто Тенни — мне очень нравится, когда меня так называют. — Я обняла женщину в ответ на её по-матерински приветливые крепкие объятия.
— Пойдём, моя хорошая, устали с дороги? — обернулась она к мужу и засмеялась, встретив весёлый взгляд всплеснувшего руками мужа. — Хоть и недолго лететь, но Никита такой непростой, но очень… очень хороший человек! Да что я тебе, детка, рассказываю?! Ты и сама знаешь лучше меня!
Я… уже и не знала. Он с самого начала показался мне опасным и жёстким, потом я забыла об этом. Но первое впечатление всегда подсознательное и самое верное. Сегодня я увидела Никиту безжалостным. К самому себе — в первую очередь. Я не знала, можно ли расценивать подаренный мне дом и Центурион той самой заботой, что он дарил другим. Той же неизвестной мне Челси. Или это всего лишь выполненные условия договора? Да, дом в них не входил. Или я ошибаюсь? Ведь Никита в первый же день сказал, чтобы я «расслабилась и получала удовольствием от секса и не только». И я была бы рада, если бы это «не только» было всего лишь его любовью ко мне. Чтобы он не отказывался от меня. От своих чувств. От себя самого.
Получается, что я его…
…не знаю.
…не вижу.
…не чувствую…
— Блэр, я провожу Тенни в комнату, собери пока на стол. Эти ресторанные блюда, кроме изжоги, ничего больше не дают.
Блэр ласково потрепала меня по плечу и поспешила в кухню, а Экен повёл вверх по лестнице.
Квартира оказалась очень уютной и на удивление не захламлённой, как мой отчий дом. Мама с папой никогда ничего не выбрасывали, всегда считали, что однажды что-то может понадобиться, а покупать лишних денег никогда нет — экономили центы, чтобы собирать их в доллары и сводить концы с концами.
Комната, в которую привёл меня Экен, оказалась очень светлой, даже воздушной: большое окно — не панорама, но почти во всю квадратную стену; невесомая тонкая белоснежная занавеска, перехваченная тонкой серебристой цепочкой; кровать с коваными ажурными спинками, покрашенными серебристой краской, заправленная лёгким белым покрывалом и заваленная в изголовье подушками; туалетный столик — белый с серебристой патиной; постеры на стенах с голубыми изображениями каких-то растений; стены и пол — патинированные доски, плотно подогнанные друг к другу, большой светильник в виде ползущей по потолку лианы с серебристыми листьями и хрустальными подвесками. Дверь на балкон над внутренним двориком распахнута. Он весь в цветах и пальмах, с каменными дорожками, будто рассыпавшимися песком и растворившимися в полосе пляжа. И за всем этим — просто сказочный вид на лазурный океан и высоченное голубое небо с ярким золотым пятном солнца. Где-то вдалеке видны паруса — прогулочные яхты здесь не редкость.
— Как здесь красиво… — заворожённо прошептала, на минуту забыв о щемившем сердце и желании расплакаться.
— Сейчас нормально пообедаем и прогуляемся по городку, — предложил Экен. — Я уверен, что тебе хочется выговориться. И, дочка, я, кажется, смогу тебе помочь…
Нелегко быть козлом. Тело будто окаменело, шаги гулом отдавались в висках, словно ступал в чугунных колодках по камню в огромном акустическом помещении. Откинулся на сиденье и запустил руку в волосы — потёр кожу в том месте, где жила гамартома. Устало закрыл глаза. Надо готовиться выступить на открытии онкоцентра для детей. Снова много лишнего внимания прессы и папарацци, навязчивые девицы, готовые дать и взять у молодого свободного миллиардера… А в мыслях только Несси. Моя испуганная девочка. С взглядом, полным обиды и непонимания.
То, что сказал ей в конференц-зале, вырвалось само собой. Я много думал, как завершить наши отношения, что сказать, но все вышло не так и не тогда. Несси рушила мои планы с самого первого дня. Непредсказуемая. Неразгаданная.
Она контролирует меня. И от этого нужно избавиться. От попыток воскресить её запах, когда накрывает. Я уже даже хотел, чтобы накрыло снова, вернуть старый якорь — лёд. Придумать другой, если не сработает.
— Сэр, приехали, — обернулся с переднего сиденья Армат и вышел из машины открыть мне дверцу.
Два с лишним часа до начала торжества я мог бы провести в пятизвёздочном отеле «Four Seasons» с Несси, но с Экеном ей сейчас будет лучше. Ей нужно прийти в себя. И мне тоже.
Отель снаружи — комплекс современных зданий, а внутри — дворец, встретил приятной тишиной и прохладой. Я быстро получил свой ключ и поднялся с Арматом на двадцать девятый этаж. Президентский пятикомнатный двухуровневый люкс с видом на залив знаком до последней статуэтки. Ребята уже простучали его и ждали нас снаружи.
Я вошёл в гостиную и упал в кресло.
— Армат, закажи как обычно. И… спроси, есть ли у них кедровое молоко.
Начальник моей службы безопасности — он же человек, который может всё — поднял трубку внутреннего телефона — прямого с шеф-поваром ресторана вип-этажа, и заказал для меня кофе с коньяком и шариком сливочного мороженого. Кедрового молока не оказалось, но обещали, что к утру доставят, даже если для этого придётся доить кедр в Канаде. Юмористы.
— Сэр, самолёт вашего отца приземлится через сорок минут.
Я поморщился.
— Скажи лучше, что у нас с Хьюзом?
— Прибудет в Хартфорд, как условились.
Я ухмыльнулся:
— Ну ещё бы! От таких предложений не отказываются. «Game's» договор подтвердили?
— По всем пунктам. Передали вам лично спасибо за свежие идеи.
— Их «спасибами» только вместо гвоздей крышку своего гроба забивать… Ладно, отдыхай. И Рассела подстрахуй как обычно. Он завтра вылетает.
— Беспрекословно, сэр, — улыбнулся главный «механик» и оставил меня одного.
Кофе и мороженое принесли через минуту. Я попросил бутылку холодного белого коньяка «Lheraud Cognac Eau-De-Vie» и колотый лёд. Пока ждал, набрал номер, который дал Джейкоб.
— Приветствую, соотечественник, — лениво протянул на русском.
— И вам спокойной ночи… Никита Германович?
Чёрт. В Москве ночь, совсем из головы вылетело.
— Нет.
— Тогда звоните утром.
— Ник. — Ответил немного поспешно — мне сейчас нужно было слышать чей-то голос, и лучше незнакомый. — Никаких отчеств. Можно по фамилии.