Дело заикающегося епископа
Шрифт:
— Я в то время находился в Австралии, — ответил он.
— Двадцать два года, — произнес Мейсон.
Он прищурил глаза и задумался, размышляя вслух:
— Это очень долгий срок даже для самого придирчивого окружного прокурора. Более того, окружные прокуроры приходят и уходят, так что за эти двадцать лет в политической системе того округа наверняка произошли изменения.
Епископ рассеянно кивнул головой, словно политические перемены если и имели какое-то отношение к обсуждаемой проблеме, то весьма незначительное.
— Поэтому, — ровным голосом продолжал Мейсон, — если вы все еще озабочены
Глаза епископа Меллори широко распахнулись, он в упор посмотрел на Мейсона и пробормотал:
— Вы очень умный адвокат, мистер Мейсон.
Мейсон помолчал несколько секунд, прежде чем сказал:
— Может быть, вы мне расскажете все остальное? Епископ снова затянулся из трубки.
— Вам приходилось браться за дела, в основе которых лежит непредвиденная случайность?
— Иногда.
— Стали бы вы защищать бедняка от обвинения миллионера?
Мейсон ответил очень серьезно:
— Я стал бы отстаивать интересы моего клиента даже против самого дьявола.
Епископ продолжал дымить, внимательно разглядывая адвоката, видимо стараясь отыскать правильный метод подхода к нему. Затем он вынул изо рта трубку, спрятал ее в ладонях, кашлянул и спросил:
— Вы знаете Ренволда К. Браунли?
— Я слышал о нем.
— Вы когда-нибудь работали на него? Точнее, принадлежит он к вашим клиентам? С вами хотят проконсультироваться по делу против Ренволда Браунли. Речь идет о миллионе, если не больше. Я точно не знаю сколько. Вам предстоит драка с самого начала. Если вы выиграете, то получите гонорар — двести-триста тысяч долларов. Должен сразу предупредить, что с Браунли трудно справиться. Дело обещает быть неприятным. Вам придется защищать права женщины, которой причинили величайшее зло, причем единственным шансом выйти победителем будут мои свидетельские показания. Мейсон насторожился.
— И что же?
Епископ Меллори покачал головой.
— Поймите меня правильно. Для себя я ничего не прошу. Мне ничего не нужно. Я просто хочу, чтобы восторжествовала справедливость. Но если мне предстоит быть главным свидетелем по делу, поверят ли моим показаниям, если узнают, что я проявляю особый интерес к одной стороне?
— Сейчас трудно сказать что-либо определенное. Епископ взял трубку, набил табак, сунул изогнутый черенок трубки в рот, кивнул головой и сказал:
— Думаю, что сомнения будут.
Мейсон молчал.
— Поэтому, — продолжал епископ, раскуривая трубку, — я не хочу, чтобы кто-нибудь знал, что я был у вас. Естественно, я не стану отрицать, если меня спросят. Но и в том случае, если меня спросят в суде, заинтересован ли я лично в данном деле, я отвечу правду… Но для всех причастных к данной историй было бы лучше, если бы подобного вопроса мне не задали. Далее. Я позвоню вам через час и сообщу, куда вам надо приехать, чтобы встретиться со мной и с теми людьми, которые хотят выиграть процесс. Их рассказ может показаться вам неправдоподобным, но клянусь, они говорят правду от первого слова до последнего. Это непростое дело об очень богатом человеке, человеке жестоком и безжалостном. Пока я сказал все, — заключил епископ. — Сейчас я ухожу и исчезну до того дня, когда вы вызовете меня в суд как
Епископ тряхнул головой. Видно было, что он вполне удовлетворен положением вещей. Затем он резко вскочил с места, короткие ноги затопали к выходу. Открыв дверь в коридор, епископ повернулся, поклонился Мейсону и, с шумом захлопнув за собой дверь, вышел.
Делла Стрит в секретарской с микрофона стенографировала беседу. Она тотчас вошла к Мейсону.
— Как вам все это нравится, шеф?
Мейсон стоял посреди кабинета, широко расставив ноги, засунув руки в карманы брюк и уставившись глазами на рисунок ковра.
— Провалиться мне на этом месте, если бы я знал, Делла, — медленно произнес Мейсон.
И
— Но какое он сам произвел на вас впечатление?
— Если он действительно епископ, то весьма светский человек. Прокуренная трубка, широкая одежда, не сковывающая движений… Да, он производит впечатление опытного, очень эрудированного человека, обладающего широким кругозором и не боящегося высказывать свое собственное мнение. Ты обратила внимание, как он подчеркнул, что не станет лгать, если противная сторона задаст определенные вопросы? Мне предстоит повести дело так, чтобы они не были заданы.
— Почему вы сказали «если он епископ»?
Мейсон покачал головой:
— Епископы не запинаются и не заикаются.
— Не поняла…
— Епископам приходится очень много выступать, это люди, обладающие исключительным красноречием, они ежедневно выступают перед народом. Если человек заикается, он вряд ли станет министром, скорее из него получится адвокат, хотя ты сама понимаешь, насколько и это неправдоподобно. Ну, допустим, что, несмотря на дефект, он все же пробился в министры, но епископом он никогда не будет.
— Понятно, — сказала Делла. — Так что же вы думаете?
— Этот человек может быть чертовски умным самозванцем, хотя я и не исключаю, что он на самом деле епископ, только переживший какой-то эмоциональный шок. В учебниках по судебной медицине описаны случаи заикания у взрослых после неожиданного эмоционального потрясения.
— Послушайте, Перри, если вы намереваетесь всерьез отнестись к заявлению этого человека и начать борьбу с мультимиллионером Ренволдом К. Браунли, вам лучше сначала выяснить, на самом ли деле ваш посетитель епископ или самозванец? Мне кажется, это весьма важно.
Мейсон кивнул головой.
— Я сам думаю об этом. Позвони-ка в Детективное агентство Дрейка и попроси Пола бросить все дела и приехать к нам.
Глава 2
Пол Дрейк боком скользнул в большое мягкое кресло, перекинув ноги через подлокотник, и уставился на Перри Мейсона своими слегка выпученными глазами. Глаза Пола были похожи на стеклянные глаза манекенов в универсальном магазине и придавали его цветущему лицу какое-то особое, бесстрастное выражение. Кончики губ приподнялись кверху, можно было подумать, что он над кем-то издевается. Его наружность была настолько далека от общепринятого представления о частном детективе, что Пол Дрейк часто добивался поразительных результатов в расследовании.