Дело застенчивой обвиняемой
Шрифт:
– Вы были с ним в тот момент, когда он умер? – спросил Мейсон.
– Понятное дело, что я был с ним.
– Я имею в виду, в одной комнате.
– Нет, я мыл окна в столовой, но обычно я не занимаюсь этим. Это же работенка-то женская, но эти окна были, черт бы их побрал, грязные, да в наши дни и женщин-то трудно найти. У нас была эта… как ее… экономка, приходила раз в неделю, получала по доллару за час, а я с ума сходил всякий раз, как думал об этом.
– У вас была почасовая оплата?
– У меня? – спросил капитан Хьюго, метнув на Мейсона еще один стремительный
– И что вы собираетесь делать? – спросил Мейсон.
– Старина Мошер оставил мне половину жалованья за четыре месяца. Оставь он и больше, от этого все равно бы никакого проку не было. С этого имения выплат-то не идет. Там и половины-то нужной суммы не наберется, пока они не наткнутся на нефть в этой вайомингской собственности. Муж племянницы, который занимается нефтяной собственностью, думал, что нефть там есть, и вот он полтора года донимал Мошера, все стараясь добиться, чтобы тот ее продал. Но Мошер ясно сказал ему «нет», он вообще ненавидит иметь дело с родственниками.
Капитан Хьюго суховато захихикал, от этого затряслись его тощие плечи и голова слегка покивала.
И в чем была истинная причина? – спросил Мейсон.
– Мошер смекнул, что сможет заключить сделку и лучше, если подождет. Он думал, что Джексон Ньюбэрн сам положил на это глаз, и я полагаю, что это так и было, это уж точно. Не могу обвинить его в этом. Только Мошер был слишком умный и не позволил, чтобы это обернулось так, как хотел сделать Ньюбэрн.
– А что там насчет Надин Фарр? – спросил Мейсон.
– Это самая миленькая малышка, которую вы когда-либо видели, – сказал капитан Хьюго. – Такая сладенькая и очаровательная, как картинка. С такой малышкой покрасоваться бы неплохо. Жила у него, училась по вечерам, помогала мне и к Мошеру была добра. А Мошер вообще не мог ее оценить и ужасные вещи с ней проделывал. Я порой от этого делался совершенно чокнутым.
– И сколько же времени вы проработали у Мошера Хигли? – спросил Мейсон.
– Около тридцати лет. Когда была еще жива его жена, я был шофером и садовником. Потом она умерла, и Мошер стал жить один, так что я вроде бы стал исполнять разные работы. И поначалу я делал всякую ерундовую работу, готовил для себя и для Мошера. Многого-то нам и не нужно было, просто обычная такая жратва, как у всех. Я готовил цыпленка и всякое прочее так, как хотелось Мошеру, и еще… Черт подери, я ведь уже вот-вот стану стариком, мистер Мейсон.
– И что же вы собираетесь делать теперь, когда ваша работенка накрылась?
– Собираюсь на юг, раздобуду там себе одну из таких маленьких лачужек на берегу какой-нибудь речушки, где можно будет ловить рыбку. Лачужку вполне можно смастерить из гофрированного железа, и будет очень удобно. Не беспокойтесь обо мне. Я уж как-нибудь устроюсь.
– А вам не кажется, что Мошер Хигли при таких обстоятельствах мог бы позаботиться о ваших преклонных годах?
– Почему, черт подери, он обязан был это делать?
– Вы ведь заплатили ему годами верной службы. Так он мне платил за это жалованье, разве нет?
Я так думаю, что мы друг другу ничего не должны.
– И чем же вы сейчас занимаетесь там, в доме? – спросил Мейсон.
– Да просто живу на птичьих правах, жду, пока меня не вышвырнут. Подсчитываю в уме собственность, которая скоро будет продана, пока там крутится эта канцелярская волокита.
– А племянница со своим мужем не собираются жить в том доме?
– Да нет, черт подери. Им хорошо и там, где они живут.
– Я хочу, чтобы вы рассказали мне о Надин Фарр и о том, что произошло в тот день, когда умер Мошер Хигли, – сказал Мейсон.
– Я уже вам рассказывал.
– А как же получилось, что Надин Фарр жила там, при Мошере Хигли?
– Он сам послал за ней.
– Давайте-ка вернемся назад. Вы помните по деталям, что произошло в тот день, когда умер Мошер Хигли?
– Помню так, как будто это случилось минут пять назад.
– Вы тогда мыли окна?
– Да.
– У Хигли была сиделка?
– Их было две, одна работала днем, другая – ночью.
– Сиделки были опытные?
– Да нет. Обычные, с рабочим днем в двенадцать часов.
– А чем он болел?
– Всякие сердечные неприятности.
– У него много лишнего веса было, да?
– Не так уж и много. Он был тяжеловат, но лекарь разрешил ему есть очень мало. Я так прикидываю, он весил килограммов восемьдесят с небольшим, когда умер.
– А это было в субботу?
– Да, в субботу, в полдень. Мисс Надин, ну, вроде бы как отвечала за все по субботам, вела весь дом. В полдень она давала дневной сиделке немного передохнуть. Надин ужасно милая девушка.
– А не жила в доме с ним племянница?
– Миссис Ньюбэрн, да что вы! Ее нельзя было заставить околачиваться там: ведь могла найтись для нее работенка, а она этого не любила. Это бы ей, видишь ли, ручки запачкало. Она живет в оборудованной квартире, одна из таких штучек, где нажимают на кнопку, чтобы вымыть посуду, поворачивают ручку, чтобы воздух был свежий, лето там прохладное, а зима теплая.
– Это ведь денег требует? – спросил Мейсон.
– Да, требует. Я их не спрашивал, а они мне не рассказывали. Да мне бы и не узнать, сколько стоят такие вещички, потому что я никогда не приценивался ко всем этим техническим безделушкам. Они как-то не соответствуют моему представлению о красоте.
– Миссис Ньюбэрн и ее муж частенько навещали Мошера Хигли?
– Конечно. Они старались держаться к нему поближе. И всякий раз, когда они приходили, они все рыли и рыли для мисс Надин этакую поганую яму. То, как они обращались с этой девушкой, было преступлением. Я не знаю, как мисс Надин смогла все это время быть ласковой и терпеливой, но ей это удавалось.
– В тот день, когда умер Мошер Хигли, приходили ли они повидаться с ним?
– Миссис Ньюбэрн приходила… Так, подождите-ка минутку, да, они оба пришли и говорили с ним и…