Деловые игры
Шрифт:
— Моисеенко, — подошел он к руководителю группы. — Тебе не стыдно, что рядом с нами подвизается этот, с позволения сказать, работничек? Мие лично стыдно!
— А что? — насторожился руководитель группы.
— Есть мнение, Моисеенко… — Начальник отдела выразительно посмотрел в потолок. — Чтоб его и духу здесь!.. И мемуарами о нем чтоб не пахло!..
— Как?! — зачастил ресницами руководитель группы.
— Не изображай наивняк! — отрезал ему путь к отступлению начальник отдела. — Скажи этому Цыбаркину, чтоб немедленно писал заявление!
— А почему я? — поникшим голосом, принимая позу обиженного, произнес руководитель группы. — А потом все будут ни при чем, а Моисеенко один виноват. Он же меня без соли сожрет, даже не запивая!
— Не позволим, Моисеенко! Считай, что поддержка тебе, — начальник отдела снова бросил многозначительный взгляд вверх, — обеспечена.
— А-а! — безысходно мотнул головой руководитель группы. — Сколько раз уже!..
— Действуй, действуй! — уходя, повысил тон начальник отдела.
Руководитель группы долго курил. «Так ведь со свету сживет, — размышлял он. — Анонимками доконает. По судам затаскает. Цыбаркии — это незыблемо. Это — навечно…»
Он позвал Цыбаркина.
— Как существуем, старик?.. Ну лишь бы, лишь бы… А скажи, Цыбаркии, что бы ты сделал, если бы тебе предложили написать заявление?
— В Гагры или на расчет?:— осклабился Цыбаркии. И, подметив сиротливость и обреченность облика собеседника, ободряюще похлопал по плечу: — Понятно… Но я бы на твоем месте устроил им такое шоу — не расхлебали бы!.. Следующему поколению заказали бы! — Он наклонился и сказал руководителю группы на ухо: — А ты анонимку шарахни!..
«Вот она, сермяжная действительность! — совсем загрустил руководитель группы, оставшись один. — Хоть в прорубь, несмотря на лето! Ну, порученьице! Все хотят быть добренькими, все желают существовать без стрессов! А ты, Моисеенко, давай в гладиаторы, на потеху зрителям. Но не выйдет!»
— Не выйдет! — вслух заключил он. — Я не козел отпущения! Примите ход конем, уважаемые!
И руководитель группы, придвинув чистый лист, решительно набросал: «Прошу дать расчет по собственному желанию. В. Моисеенко».
ЗВЕЗДА ЭКРАНА
Попалась мне недавно в старом журнале поэма «Братская ГЭС». Ничего стихи, в рифму. Но волнует меня другое. Почему, спрашивается, никто не заметил в этой поэме явных и грубых просчетов? Прямо говоря — где в этой «Братской ГЭС» я?
Я, конечно, понимаю, что литература — она литература, а доку ментальное кино совсем другое. Но, как. говорит мой друг, интересный режиссер Фима Цаплев, все средства искусства пишут историю современности, а кто не делает этого, тот просто в арьергарде жизни. А то еще дальше, хотя дальше и некуда.
С Фимой мы встретились на Гырлянской ГЭС. Помню, я только туда подъехал, с бригадой еще не успел познакомиться, а тут — пуск. Ленточку красную перерезать будут.
Жду торжественной минуты, внутренне готовлюсь. Оно, конечно, особого права находиться в первых рядах вроде и не имею, поскольку на стройке всего неделю, но разверните карту электрификации последних лет — это же моя трудовая биография. Где что строилось электрическое — там я. Между нами — подъемные еле успевал получать.
Что гоняло по белу свету? Длинные рублики, скажете? Не совсем. Кошелек, конечно, не последнее дело, но у меня на первом месте романтика. Я не могу без движения, я только присяду — ноги зудят, дороги кличут, энергетика к себе требует. Меня комфорт из себя выводит, мне неустроенности хочется.
Так если посмотреть на стройки ГЭС, то есть на меня лично анфас и профиль, то мое место именно в первых рядах. А потому на митинге я всегда иду к трибуне.
И на Гырле так было. Стремлюсь к центру событий, занимаю позицию в первых рядах, самую что ни на есть передовую. Аплодисменты, речи, вспышки блицев. И тут на горизонте бородач в ненашей кожаной куртке, он самый — интересный кинорежиссер Фима Цаплев.
— Станьте в монолит, товарищи! — требует. — Для истории снимать будем. А вы, — предлагает мне, — выдвиньтесь на первый план и улыбайтесь.
Кончилась съемка, он даже обнял меня от избытка чувств.
— Гениально! — говорит. — Какая натура!
А потом я на Песчанскую ГЭС подался. Чуть не опоздал, правда, в самый день пуска прибыл. А Фима Цаплев тут как тут: меня ищет, оказывается. Ему начальство на худсовете благодарность за прежнее кино вынесло. Очень уж удачным там получился образ строителя наших дней в моем изображении.
— Здравствуй, родненький! — говорит Фнма. — Я теперь без тебя не могу. — И тащит меня на съемки сразу.
Правда, нашелся один деятель. Толкует, что я, мол, человек случайный, передового бригадира Горбунова для лучших кадров предлагает. Но Цаплев ни в какую!
— Мне, — возражает, типаж нужен, и я знаю, что делан. У Тятькина, — то есть у меня, — лицо передовика, настоящее свидетельство эпохи. Мало ли что Горбунов в работе орел. У нас в кино, — специфика.
И каску заготовленную мне подает, куртку, пояс монтажный.
Отснял он мировую кинуху, и пошли мы с ним по махонькое пропустить за дальнейшие творческие удачи.
— Гена, — говорит Цаплев, — цены ты себе не знаешь! Ты посмотри на себя в зеркало и задумайся над своим обликом! Какое эпический размах, какая монументальность! Ты, Гена, будто с плаката сошел. И ты сошел для меня, учти. Я из тебя звезду документального экрана сделаю! С твоей биографией, — говорит, — паблисити стыдиться нечего. Собирай, — говорит, — чемоданы, будешь ездить со мной по стройкам отражать кипучую романтику будней. Я, — кричит, — зачисляю тебя на ставку осветителя!
— Эх, Фима, Фима! — отвечаю. — Разок бы дернуть тебя за бороденку! А с подъемными как?.. Если уж зачисляешь меня на ставку, то только по совместительству, понял? А вообще-то разве нельзя было докумекать пораньше насчет ставки?.. А еще друг называется. Ты же художник, творец, созидатель в конце концов Сразу предложил бы — и все было бы давно в порядке. Я ведь вполне осознаю свою роль и понимаю, что историю современности надо писать самыми яркими красками. Я теперь готов с тобой на любую ГЭС.