Демобилизация
Шрифт:
– Нет у меня телефона, - даже рассмеялся его потугам Курчев.
– Я тетку эту знать не знал, так что, как-нибудь без меня...
– Нехорошо разговариваете, офицер. Смерть все-таки. Я же вам говорил, что мистическое в вас развито плохо, отсюда и нравственное - прихрамывает.
– Что ж, может быть. Только знаете, всех не перехоронишь, - нарочно грубо дразнил Бороздыку.
– И вообще я вам звоню насчет своего реферата. Не у вас экземпляр?
– Нет. Я Жорке... то есть Георгию Ильичу возвратил. Позвоните ему. Хотя нет... Он уже отбыл симферопольским. Придется подождать. Звоните, когда будете в настроении.
–
– Как же, дождешься!
Улица была пустой и у будки никого не было.
"И какого хрена я писал это послание?! Служил бы себе темно в полку. Не высовывался б! А то вот...
– Он хотел сказать что-то чересчур злобное и матерно-длинное.
– Не для тебя это... И вообще все не для тебя. Как яблоко надкусить дали... В перерыве. На переменке. А всё и навсегда - доцентам. Как это там: "чтоб стать достояньем доцента" и чего-то еще... Кого-то плодить, нищих, что ли?.. Нет, не то... Инга - доценту. Валька - инженеру, а тебе - темно служи в полку. Ну и буду", - злобно подумал и набрал телефон майора Поликанова:
– Здравия желаю. Курчев беспокоит, - сказал, надеясь, а вдруг демобилизация погорела и он тут же оставит Гришке ключи и уедет назад к Ращупкину, отменит отпуск и гори все оно пропадом, начнет пить с офицерами, с пропащим Федькой, которого он забыл и бросил в этой чёртовой особой части и тот еще чего доброго намылит ремень и вздернется...
– Приветствую вас, Курчев. Приветствую и поздравляю: приказ подписан и бумаги ушли к Затирухину.
– Слушаюсь, - бессмысленно выдохнул Борис. Даже тут не фартило.
– У-у-у, - всхлипывали в трубке частые гудки. Борис со всей силой рванул рычаг, желая сломать этот собачий, поместившийся напротив его окон аппарат, но тот, как видно, видал и не таких нервных, потому что ничего в нем не сломалось, а только снова в отломанное окошечко вывалились три прозвоненных лейтенантом пятиалтынных.
Стукнув напоследок дверью будки, Борис вошел в магазин и, приложив к имеющейся мелочи несколько смятых бумажек, купил бутылку водки и сигарет. Все-таки надо было выпить за близкую демобилизацию.
26
– Вам надо выспаться, Алеша, - сказала Инга.
Был уже одиннадцатый час. Они не расставались почти сутки. Тело увезли только в восьмом часу утра, а потом они ездили в загс, в морг, на Пироговку, в похоронный магазин на Смоленскую, где Сеничкин уломал грубую зачерствевшую продавщицу всунуть куда-нибудь на завтра сожжение Варвары Терентьевны, продавщица записала автобус в морг на 17 часов, а кремацию на шесть пятнадцать. Обедали они уже вечером в какой-то заштатной столовке, считавшейся после семи чем-то вроде кафе, но кормежка там, как и в полдень, была отвратительна. Пить перед лицом непохороненной родственницы доцент Инге не предлагал и сам не заказал, да и денег было в обрез, а завтра, он знал, в крематории червонцы будут порхать, как ласточки, тем более, что кроме него и Бороздыки, мужчин на похоронах не будет. Он проводил Ингу до дому и, видя, что она валится с ног, поднялся с нею наверх, снял с нее пальто, сел в кресло и теперь был в нерешительности. Уходить домой не хотелось. Дома - мать, отец, расспросы. К тому же, наверняка вернулась Марьянка... Но завтра две лекции и действительно надо выспаться. Нет, он не прочь был остаться у Инги. Пусть, раз тетка еще не сожжена, он ляжет в соседней комнате.
Если бы Инга предложила постирать рубаху (а заодно - хорошо бы - и носки), он бы с радостью остался. Но Инга валилась с ног, да и к тому же за короткое житье с Крапивниковым, по-видимому, не привыкла ухаживать за мужем.
– Вам самой надо выспаться, - сказал он, надеясь, вдруг она догадается предложить ему остаться и тогда он попробует заикнуться про рубаху. Собственно, стирка небольшая. Только так - освежить воротник и рукава.
– Нет, - грустно покачала головой, видимо, отвечая своим мыслям. Нет, Алеша, - подошла к нему, положила руку на плечо и вдруг нагнулась и потерлась щекой о его густые пряди.
– Нет, нет, Алеша...
Он чувствовал, что она сейчас заплачет.
– Идите, - сказала, беря его сзади за плечи, словно хотела не обнять, а поднять с кресла.
– Идите... Господи, ничего не хочу, только бы вы остались. Но у меня все совпало... Вам надо идти. Вас ждут.
– Нет, - излишне горячо запротестовал он.
– Только не ждут...
– Ждут, - повторила Инга.
– Спасибо вам, Алешенька, - и ткнувшись ему в пиджак, разрыдалась.
– Идите, а то я так расклеюсь, что не поднимусь завтра, - вдруг резко оборвала всхлипывания.
– Идите, прошу вас, Алеша.
– Я завтра останусь, - поспешно сказал доцент. Она грустно покачала головой, но ничего не ответила.
Дома отец еще гулял по квартире в своей отечественной пижаме.
– Пришел, - улыбнулся пасынку. Улыбка у него была для его грубого лица странно застенчивой, словно это он, министр, а не доцент, провел ночь вне дома. Алексей Васильевич уже привык к робости приемного родителя.
– Обычный комплекс, - обыкновенно отмахивался, когда Марьяна шутила, что грозный государственный деятель побаивается его, недавнего аспиранти-ка.
– Чувствует, не свое место занял и понимает, кто он и кто я...
– Преувеличиваешь, - качала головой Марьяна.
– Комплексы - показатель интеллигентности. Был бы ты моим пащенком, я бы тебя придушила. А он шмутки тебе возит и боится обидеть, словно виноват, что ты не от него родился...
– Да ну его. Нашла тоже предмет спора.
Но сейчас Марьяны в квартире не было, и оттого, что не встретил в коридоре матери, доцент благосклонно взглянул на отца и задумался о его внешне удачной, а в сущности такой нелепой судьбе.
– Что, не клеится?
– спросил Василий Митрофанович, входя вслед за сыном в кабинет.
– Бабу свою не ищи. Опять чемодан сложила. На этот раз свой...
– пошутил, будто испрашивал Алешку, можно ли вести разговор дальше. А если нельзя, так на этой шутке и остановимся.
– Да, не вытанцовывается, папа.
Министр, ободренный, крякнул и опустился на краешек дивана. Он действительно робел перед сыном, даже не робел, а благоговел перед ним, хотя понимал, что без него Алешка ничего бы не достиг, даже офицером не стал бы, как племяш Борька. Но все-таки Алешка уже по своим годам набрал крепкую высоту и наберет еще больше. И незадача с Марьяной не раздражала отчима, а как бы, наоборот, нащупывала слабинку в удачливом пасынке и приближала его к министру, которому сейчас было препаршиво.