Демон движения

Грабинский Стефан

Себастьян внимательно изучал лицо друга:

— Что же дальше?

— Дальше? Что же ты хочешь? Результат ясен. Я с ужа сом наблюдал за кошмарной медленной гибелью одного из них, того, кто передал свою судьбу здоровому. Очнулся я как раз в тот момент, когда болезнь подбиралась к сердцу...

— В самом деле, — пробормотал звонарь, — в самом деле... — и добавил тише: — Удивительное сходство...

Уже совсем стемнело. Павел встал и протянул руку на прощание. Обнялись: один как бы с немым упреком, другой перед

долгим, может быть, окончательным расставанием.

Через минуту скульптор уже сидел один перед домом..

Ползущая по небу луна уже какое-то время предавалась извечным грезам о хороводах сновидений, серебряной задумчивости и неясной тоске, обливала нежным бледным светом ряды пихт и каштанов. Среди розовых кустов вспыхивали светлячки, сияя огоньками призрачного счастья. Откуда-то поднялись туманы и, обнимая стволы деревьев развевающимися шалями, разрывали свои молочные груди на сучьях. Где-то надрывался стонами соловей...

За решеткой калитки замаячила хрупкая фигурка.

Наконец-то!

– 86 -

Они быстро пошли в сторону пригородных бульваров. Город уже спал. Только из придорожных винных погребков падал на тротуар свет ламп, факелов, слышалась музыка да раздавались хриплые песенки.

Они вошли в последний из них, располагавшийся на самом дальнем конце города, откуда обычно уходил в путь почтовый дилижанс. Он должен был отправиться только после полуночи, так что времени у них было много. В трактире они застали цыганскую капеллу, крикливую, но страстную. Давка была огромная, и трубочный дым заполнял все помещение, так что они едва нашли место за столом.

Нежные тона скрипок, флейт, вперемешку со звуками бубнов и хрустом трещоток созвучно заиграли в душе Марты: она начала танцевать.

Толпа расступилась.

Краткое вступление... Пара резких, хищных движений и... кругом... Тело горделивое, королевское... Фиолетовая шаль... Движения рук надменные, широкие: креолка!..

Замедлила бег... дремлют с вожделением струны — круги все меньше, в самом центре... замерла!..

Эй, кровь ты моя, кровь шальная — льется через край, не стыдясь ничего! Пламени дочь! Эй, кровь ты моя, кровь!., ошалей, заиграй, плещи! Как факел огнем дышишь!..

Вихри, повороты, гомон!.. Понеслась в танце. Оргия изгибов, поклонов, сплетающихся рук, лент, золотой вихрь волос! И этот красный платок, этот красный платок!..

Молниеносная встреча зрачков...

– Что, хороша тебе невеста?..

Боль, погибель, обожание! Архангел Михаил!

Святой, чистый, мой! Взбурлившей крови клятва, смиреннейшее раскаяние...

Нет!.. Истина во мне!..

Дивный поворот головы, изгиб губ... Кто же это?

Я палевая пантера!

Там блеснуло за окном?.. Ничего... нам повезет!

Знаю я колдовские сады, любовь райскую. Знаю источники сладчайшие, упоительные пристанища, пряденье ткани божественных снов.

– 87 -

Пойдем!

Там гремело за окном?.. Ничего! Ничего!..

Жар знойный, алчущий похоти, жаждущий исступлен

Знаю, как тела раздразнить, я молодая, желанная.

Ласки на ложе тихие, едва ощутимые...

Пойдем!

Буря деревья ломает?.. Я сильная!

Песни буду петь, лоном убаюкаю, когда вернешься утомленный после работы. Распущу волосы, изголовье вьют лилиями, розами усыплю...

Ха!.. Что это?!..

Приникла к любовнику.

Сквозь внезапно распахнувшуюся дверь в задней стене брызнули струйки дождя, и на пороге возникла черная мантия священника. То был отец Павел, промокший! нитки, побледневший.

Около полуночи его внезапно разбудили и позвали к умирающему. Он сорвался с постели и, прихватив самое необходимое, без плаща, пошел в сопровождении малолетнего мальчика. Дорога была довольно далекой, но ночь выдалась светлая, видно было почти как днем. На o6paтном пути его нагнала буря.

На ощупь, не ведая, куда идет в темноте, он подошел к двери первого повстречавшегося ему дома на краю города. Осмотревшись, уже хотел было повернуть назад, но взгляд его упал на Себастьяна и танцовщицу, прижимавшуюся к нему в объятиях.

Лицо ксендза на миг исказилось бессильным отчаянием. Но уже в следующее мгновение он овладел собой и, не отступая больше, шагнул к ним:

— Себастьян, ты перестал верить?

Скульптор молчал. Он знал, что момент решительный, но и священный. Перед этим пронзительным, ясным взором он не смел лгать, даже чтобы спасти себя. После долгой паузы он тихо ответил:

— Нет...

Яростная судорога свела его челюсти.

— Прости!.. Я не мог иначе...

– 88 -

– Благодарю тебя, брат. Будь спокоен: Я спасу Его. Восстановлю пошатнувшийся союз. А ты будь счастлив с ней... если только хватит сил...

Он улыбнулся.

Когда звонарь нашел в себе силы ответить, ксендза Павла в зале уже не было...

Тем временем погода на дворе прояснилась, и луна завершила прерванную прогулку.

Где-то еще звучала музыка, люди разошлись. Только по углам дремали путники в ожидании почтового дилижанса.

Себастьян тупо смотрел в потолок, не обращая внимания на Марту, которая безрезультатно пыталась вывести его из тяжелой задумчивости.

Так прошло несколько часов.

Внезапно рожок заиграл сигнал к отправлению. Скульптор поднялся, будто только что очнулся, и, делая вид, что идет договариваться о месте в дилижансе, вышел с постоялого двора. За воротами свернул к городу; его понесло в сторону приходского костела.

Через полчаса был на месте. В костеле горел свет: сквозь открытые двери он увидел тусклый огонек свечи. Словно желая в чем-то убедиться воочию, заглянул внутрь... Горько засмеялся: