День козла
Шрифт:
А еще через несколько дней, а то и два-три месяца спустя, где-нибудь в фешенебельном районе Москвы или Санкт-Петербурга, при выходе из дома или офиса в окружении бдительных телохранителей, вдруг падал, сраженный пулей, политик или бизнесмен, и киллер, бросив ненужную винтовку, спускался неторопливо из квартиры либо чердака, расположенных за квартал от места происшествия, а потом не без удовольствия смотрел в теленовостях на распростертое тело и слушал комментарии репортеров о разгуле преступности или очередном витке передела собственности.
К своим жертвам
Он чувствовал себя кем-то вроде бога, способного по собственной прихоти отнять жизнь у любого… Но выбирающего пока лишь тех, за кого заплачены деньги.
Он прекрасно отдавал себе отчет, что когда-нибудь высокопоставленный заказчик распорядится им так же – отдаст приказ, и… Он слишком хорошо знал, как беззащитен человек, если за ним охотится профессионал.
Однако время его, видимо, еще не пришло. Работал он четко, без сбоев, нигде ни разу не засветился, так зачем резать курицу, несущую золотые яйца?
И все-таки киллер понимал, что всему приходит конец. Однажды он получит заказ на такую фигуру, после выполнения которого его просто не смогут оставить в живых.
И такое время пришло. Это он почувствовал, когда, открыв дома извлеченный из ячейки камеры хранения очередной чемоданчик, увидел вместо привычного пухлого конверта тугие пачки долларов. Много твердых на ощупь пачек. Столько, сколько не получал он за все вместе взятые годы работы. А в прилагаемой инструкции ему сообщалось, что последнее задание позволит ему выйти из игры обеспеченным человеком. И, вопреки обыкновению, сулилось еще столько же денег после исполнения заказа. Полмиллиона долларов. А всего, стал быть, миллион. За это от него требовалось убить Первого президента страны.
XXV
Бетонная громада элеватора возвышалась скалисто над окружающими постройками, и оттуда, с подоблачной высоты, весь городок был, конечно же, как на ладони. А до приметного дома Душновой и вовсе рукой подать – метров четыреста, если считать напрямую, по траектории выстрела.
«Уазик» остановился у самого подножия рукотворного утеса, возле беленого, подчеркнуто-приземленного рядом со строением-исполином административным зданием с нейтрально-синей табличкой у входа, где золотыми буквами было написано: «Хлебоприемное предприятие. Город Козлов».
Коновалов первым вышел из машины, огляделся по сторонам.
– Ну и верхотура, – кивнул он Гаврилову на элеватор.
– Это сколько ж зерна здесь поместится?
– Двести тысяч тонн, – с видом знатока доложил тот. – А вот и директор!
Из широко распахнутых ворот с маячащим у шлагбаума охранником в камуфляже вышел, заметно прихрамывая, полный мужчина лет шестидесяти, в легком сером костюме и пылающем
– Панасюк Никита Евграфович– шепнул Гаврилов. – Ушлый мужик. Крученный, как поросячий хвост. Но дело знает. Все хозяйства окрестные обобрал. Везут и везут ему пшеничку, а все равно в долгу остаются. А он наш хлебушек, за бесценок скупленный, за границу толкает. За валюту, естественно. В Германию, Италию, давеча ячмень в Арабские Эмираты загнал – он, говорят, любимым верблюдам тамошних шейхов шибко по вкусу пришелся…
Приблизившись, директор элеватора растянул губы в улыбке, физиономия его расплылась, замаслилась под румяным солнышком. Утирая пот со лба большим клетчатым платком, он протянул гостям для пожатия мягкую, сдобную руку.
– Уф-ф, запарился вконец. Здрась-сте, товарищи. Как насчет товарищей? Надеюсь, не обижаетесь? Мне говорили, что вы из области… А мы здесь, в провинции, по старинке живем. Без господ, – он указал большим пальцем за плечо в сторону элеватора. – Это акционерное общество. Коллективная, так сказать, собственность на средства производства. А стало быть, все как положено – трудовая дисциплина, красный флаг в честь передовиков, доска почета… Вон она, взглянуть не желаете? Лучшие, так сказать, люди…
– Ты, Никита Евграфович, насчет коллектива-то не заливай. Каждый в городе знает, что контрольный пакет акции в твоих руках. А значит, ты тут полноправный хозяин, – поправил его с добродушным видом Гаврилов.
Директор еще шире расплылся в улыбке, безошибочно угадав в Коновалове старшего, принялся объяснять, не отпуская после рукопожатия кисти полковника.
– Вот ведь, какое неправильное понимание ситуации! Ну да, шестьдесят процентов акций – у меня, но остальные сорок – у работников элеватора, фермеров, руководителей хозяйств. Можно сказать, у народа! А я к этому народному добру лишь приставлен… Вы как, сразу в бухгалтерию? Или вначале с территорией ознакомитесь? – отпустив, наконец, Коновалова, льстиво поинтересовался он.
– С бухгалтерией успеется, – великодушно согласился полковник. – У такого хозяйственника, как вы, там наверняка все в ажуре. А вот по территории прогуляемся. Посмотрим на ваши закрома… В смысле сохранности.
– С охраной у нас строго, – становясь серьезным, кивнул директор. – Элеватор – объект стратегический. Тут неприкосновенный запас зерна на нужды государства… Опять же, с хлебом нынче у соседей наших, в странах СНГ, то есть, перебои… За валюту пшеничку им продаем.
Коновалов кивнул удовлетворенно.
– Ну и добро. Хоть в чем-то наша Россия лучше других. Так что покажите нам, Никита Евграфович, свое хозяйство.
Вход на территорию элеватора осуществлялся через КПП, представлявший из себя беленую сторожку и распахнутые настежь ворота с натянутым поперек их обвисшим тросом. Выпуская из ворот грузовик с зерном, облаченный в камуфляжную форму охранник с помповым ружьем на плече опустил конец троса, и автомобиль, перевалив через символическую преграду, выехал с территории и попылил по улице.